Компрессия - Сергей Малицкий

– Ты о детях подумала? – усмехнулся Кидди. – Скажешь, что их тоже никто не заставлял рождаться среди умалишенных?

– Как раз о детях я и хотела с тобой поговорить. Вот пройдем немного и поговорим. Только, повторяю, не торопи меня. Это последний аргумент, понимаешь? Ну мы идем или нет? Кстати, куда ты дел этого мерзкого орга?

– Ты говоришь о Джефе? Его больше нет. Он… сломался при приземлении. И разговорник Михи тоже сломался. Совсем. Ты огорчена? Мне показалось, что у Джефа остались не самые приятные впечатления о вашем знакомстве. Хотела уничтожить его или вырезать разговорник из его груди?

– Заткнись. – Она поджала губы. – В какую сторону двигаться?

Кидди махнул рукой, Моника шагнула в сторону леса, но высокая трава ощутимо стеганула ее по голым коленям, поэтому она вновь разулась и побрела по песчаному дну мелкого ручейка. Она шла в пяти шагах перед Кидди. Точнее, он отстал специально, чтобы видеть ее, и она не препятствовала его выбору. В каждой черточке ее фигуры сквозило: я знаю, что ты на меня смотришь, но я ничего не делаю для того, чтобы тебе понравиться; этого не нужно, я уверена в собственной красоте, я уверена в твоих желаниях, и именно отсутствие в тебе чувств ко мне наполняет мое тело усталостью и, как это ни странно, естественностью.

Сначала Кидди смотрел на ее шею, которая теперь, освобожденная от прикрывающих ее волос, ощутимо прибавляла Монике роста, делала ее еще более хрупкой, несмотря на сильное, совершенное тело. Затем он принялся сравнивать ее с Магдой, которая была чуть меньше ростом, но чуть изящнее, утонченнее, нежнее, хотя уж никак не более страстна, чем Моника. Потом в мареве расплылись и та, и другая, и Кидди явственно увидел Сиф, которая, даже оказываясь обнаженной перед ним, никогда не рисовала себя столь откровенно, никогда не анатомировала собственную красоту. Она всегда ограничивалась штрихами. Она была неуловима. Даже в сексе она всегда оставалась недостижимой, хотя уж, кажется, отдавала себя всю, сливалась с Кидди в единое существо. Она была как те искристые облака чьих-то снов, которые показывала Кидди в их путешествии к башне. Для того чтобы соединиться с Сиф, точно так же нужно было оказаться внутри сверкающих искр, зажмуриться и захотеть этого. И ведь она излечила его от Моники. Именно излечила. И не собственным телом, которое он так и не сумел сравнить с телом Моники, потому что категории лучше, стройнее, совершеннее не подходили к ее образу. Она излечила его тем, что отменила выработавшиеся в нем инстинкты. Отныне его желание рождалось не из-за воспоминаний о тянущей на себя платье Монике в библиотеке университетского городка, а от того, что Кидди высматривал в глубине глаз Сиф. Все было в глазах. И желание рождалось в глазах, и гармония, и голос, выводящий чудесную мелодию. Нет, она никогда не пела, но пела постоянно, пела неслышно, но ощутимо, и, просто побыв рядом с Сиф хотя бы несколько минут, когда она, закрыв глаза, вдруг начинала едва заметно раскачиваться и улыбаться уголками губ, Кидди уже не сомневался ни на минуту, что она могла, могла построить не только башню для Билла, но и целый город.

– Больше не могу!

– Что случилось?

Моника села на усыпанную хвоей лесную траву и принялась стягивать туфли, которые надела после того, как ручеек украсился топкими берегами. День уже перевалил за полдень, и косые лучи солнца, с трудом проникающие сквозь еловые ветви, поблескивали в каплях пота на ее лице.

– Дай нож.

– Зачем?

– Дай! – Она почти вырвала у него из рук нож и принялась ковырять им внутри обуви. – Наша обувь так же не приспособлена к пешим прогулкам, как мы сами не приспособлены к дикой жизни. Пятку стерла!

– Дай я сделаю! – Он присел напротив нее на корточки.

– Уже! – Моника раздраженно воткнула нож в землю. – Сколько мы прошли?

– Километров семь или восемь. – Кидди оглянулся, пробежал взглядом по коричневым стволам, прислушался к уже знакомому стрекотанию птицы в отдалении. – Должны скоро добраться, если Рокки действительно живет где-то здесь.

– Комары! – Моника раздраженно хлопнула себя по щеке. – Ты знаешь, я всегда думала об одном: почему ты не хочешь быть со мной? Очевидно, что я лучший вариант для тебя, поскольку никто так, как я люблю, тебя любить никогда не будет, а Сиф уже нет, да и неизвестно еще, прошла бы она проверку столькими годами. Я смотрела на себя в зеркало, вглядывалась в глаза мужчин, которые попадались мне на пути, и не могла этого понять. А потом я подумала о другом. Вчера я подумала о другом. А почему я хочу быть с тобой? Ведь действительно, что есть в тебе такого, что заставило меня сойти с ума? Ведь ты не любишь меня. Ты никого не любишь. Готова поклясться, что и там, на Луне, если кто-то у тебя есть, так только от скуки и для развлечения. Мне даже теперь кажется, что и Сиф ты не любил, иначе выкинул бы меня тогда из квартиры, ты во всем виноват, понимаешь, ты!

– Я и не спорю. – Кидди лег на траву. – Конечно, я виноват. Особенно в том, что я не выкинул тебя из квартиры. Отчего же ты не выкинула Миху?

– Ты… – Она прерывисто вздохнула. – Ты сейчас глупость сказал. Вот и еще один недостаток. Ты глупый. Как я могла выгнать его из его собственного дома? Да. Я не любила Миху. Я даже ненавидела его, к счастью, у него было достаточно такта, чтобы не докучать мне. Он был исключительно положительным. Столь положительным, что меня даже начинало тошнить!

– Прости. – Кидди положил руку ей на лодыжку.

– Вот я и думаю. – Моника вновь вздохнула. – Есть ли какой-нибудь смысл в моей любви? И сама себе отвечаю. Нет в ней никакого смысла. И это главное, понимаешь? Именно то, что смысла нет. Поэтому я и мучаюсь. Может быть, я как птенец, который принимает за самое близкое существо тот движущийся предмет, который видит, когда вылупляется из яйца? А я, верно, вылупилась в тот день, когда ты пригласил меня на танец.

– А ты считаешь, что в любви все-таки должен быть смысл? – спросил Кидди.

– Да. – Она наклонилась вперед. – Послушай! Если в моей любви появится смысл, может быть, в тебе появится хоть что-то? Ну если ты не можешь любить меня, ты ведь наверняка сможешь любить собственного ребенка? А если я его рожу тебе, то часть твоей любви достанется и мне. Что ты на это скажешь? А? Сделай мне ребенка, Кидди!

– А хочешь, я тебе его сделаю?

Этот возглас прозвучал как удар захлопнутой сквозняком двери. Кидди мгновенно вскочил на ноги и замер. В живот ему смотрело ружье. Из ельника медленно выбирался Клещ. Вслед за ним вышел Заросший.

– Ты и меня, девочка, не сбрасывай со счетов, – облизал губы бородач. – Хочешь двойню?

– Не дергайся! – рявкнул Клещ, когда Кидди нервно стиснул кулаки. – Если помнишь, твой пластиковый болван не пережил моего заряда. Тут тебе не город! Хочешь жить, делай то, что тебе говорят. Ну-ка, девочка, покажи мордашку?

Моника медленно обернулась и заметила безжизненным голосом:

– Кидди, я правильно поняла, что и твое купе, и разговорник Михи уничтожены из этой штуки?