Игра в имитацию - Мила Гусева

ждут её — потому что ещё не знают об исключении. Аддамс так и не смогла набрать номер матери, чтобы рассказать о своём фатальном провале.

— Уэнсди, я буду очень скучать! Обещай, что будешь звонить! — неугомонная блондинка снова порывается наброситься с объятиями, но Уэнсдэй ловко отшатывается назад, предотвращая тактильный контакт.

Она запускает руку в карман пальто, извлекая наружу брелок от Мазерати, решительным шагом подходит к водительской двери — и замирает как вкопанная, вдруг напоровшись на взгляд глубоких глаз цвета болотной трясины. Oh merda. Торп стоит на расстоянии нескольких метров, вальяжно привалившись спиной к стволу огромного раскидистого дуба.

Сердце пропускает удар, разом ухнув вниз с километровой высоты, чтобы через секунду разогнать пульс до бешеной тахикардии. Аддамс пару раз моргает, безуспешно силясь прогнать неожиданно накатившую галлюцинацию, но картинка не меняется. Фальшивый профессор и правда здесь — снисходительно наблюдает за её идиотским замешательством, кривовато усмехаясь одним уголком губ.

Правда он выглядит немного иначе, чем обычно. Вместо светло-бежевого пальто — почти байкерская кожанка с заклёпками, вместо идеально отглаженного джемпера — плотная чёрная водолазка с высоким горлом, вместо аккуратного низкого пучка на затылке — небрежно распущенные волосы.

Она не сразу осознаёт, что позорно пялится на него добрых пару минут, будучи не в силах прекратить. Словно проклятый Торп держит её на невидимом поводке, не позволяя разорвать чрезмерно долгий зрительный контакт.

— Уэнсдэй. Мы можем поговорить? — ровным тоном спрашивает Ксавье, и звук его низкого голоса резко отрезвляет её, тут же избавляя от мимолётного наваждения.

— Нам не о чем говорить, — холодно отрезает Аддамс, безуспешно стараясь нащупать на брелке кнопку, открывающую дверь. — То, что я помогла тебе, отнюдь не значит, что я хочу с тобой разговаривать. Ты спас мне жизнь, я вытащила твою задницу из тюрьмы. Мы квиты.

— Я не отниму у тебя много времени, — бесстрастная маска на долю секунды слетает с его лица, между бровей залегает крохотная морщинка, скулы слегка заостряются, выдавая плохо скрытое напряжение. — Пожалуйста. Мне это важно. Всего один разговор, и я больше никогда тебя не потревожу. Обещаю.

И по ледяной броне её самообладания мгновенно проходит первая трещина.

Уэнсдэй беспомощно озирается назад, словно пытаясь отыскать поддержки у Энид — но блондинка торопливо ретируется, помахав рукой на прощание. Судя по тому, как быстро она сбежала, Синклер имеет самое прямое отношение к появлению лжепрофессора и теперь опасается жестокого возмездия.

Чёрт бы её побрал.

— Уэнсдэй, пожалуйста, — с нажимом повторяет Торп, глядя ей прямо в глаза.

Oh merda, похоже, он не отстанет.

Прямой пристальный взгляд малахитовых глаз пригвождает её к месту, парализует волю, заставляет колебаться… Но это ровным счётом ничего не значит. Просто прошло слишком мало времени, и она не успела окончательно вытравить ядовитый сорняк болезненной привязанности. Вот только Аддамс категорически не склонна менять собственные решения. Один разговор ничего не исправит.

— У тебя ровно десять минут, — она убирает ключи от машины обратно в карман и скрещивает руки на груди, с вызовом вздёрнув подбородок. — Время пошло.

— Не здесь же, — Ксавье осматривается по сторонам и кивает в сторону лавочки, стоящей в окружении аккуратно подстриженных кустарников. — Давай хотя бы присядем.

Они одновременно подходят к низкой деревянной скамейке и усаживаются по краям. Уэнсдэй неосознанно отодвигается как можно дальше, внутренне опасаясь, что насыщенный аромат древесного парфюма может стать катализатором катастрофы. Нужно быть осторожнее, нельзя допустить очередного проявления слабости. Поэтому она старается сосредоточиться на запахе прелых листьев и тщательно избегает прямого взгляда глаза в глаза, изучая собственные ногти с отросшим за время пребывания в больнице маникюром.

Торп не торопится начинать разговор — наклоняется вперёд, подхватив сухой кленовый лист ярко-оранжевого цвета, и принимается крутить его в пальцах, понемногу превращая в мелкую труху. Вполне в его духе — разрушать всё, к чему он может прикоснуться.

Покосившись в сторону мужчины, Аддамс недвусмысленным жестом стучит по своему запястью без часов. Ей абсолютно некогда тратить время на молчаливые посиделки.

— Я хотел бы извиниться, — наконец произносит Ксавье, окончательно стерев в пыль многострадальный лист и небрежно сдувая оранжево-коричневые песчинки с раскрытой ладони. — Не только за маячок. Видишь ли, у меня есть дурная привычка — я постоянно тебя недооцениваю. Всегда думаю, что ты не справишься… А ты справляешься. Я был не прав. Если бы я не отверг твое предложение о совместном расследовании, всё могло бы быть иначе. Возможно, Клем была бы жива.

— Она кое-что рассказала мне о тебе. Там, в бункере, — Уэнсдэй колеблется, с трудом подбирая слова. Но этот вопрос вертелся у неё в голове слишком долго, чтобы она могла промолчать. — Почему ты прогнал её, когда она приезжала к тебе перед поступлением?

Торп отвечает далеко не сразу.

Тяжело вздыхает, касается ладонью распущенных волос, хаотично взъерошивая каштановые пряди. Похоже, воспоминания о погибшей сестре, которую он не успел спасти, и вправду причиняют лжепрофессору боль.

Будь Аддамс немного тактичнее, она не стала бы об этом спрашивать — но чувством такта она напрочь обделена. Наверное.

— Потому что моя сестра мне мешала, — нехотя признаётся Ксавье, виновато склонив голову. — Она ведь была наркоманкой. Мы выросли по отдельности, совсем друг друга не знали. И я не понимал, с чего вдруг должен возиться с её проблемами, когда мне хватало своих собственных. Очевидно, я просто идиот.

— Нет. Ты не идиот, — Уэнсдэй не должна испытывать желания его утешить, но слова срываются с губ против её воли. — Ты просто человек. Людям свойственно ошибаться.

— Наверное, ты права, — он кривовато усмехается, но отчего-то это выглядит совсем не так снисходительно как обычно. — Я только и делаю, что совершаю ошибки. Особенно во всём, что касается тебя.

Аддамс морщится. Ей хочется зажать уши руками, лишь бы только не слышать его слов.

Зачем? Какой теперь в этом смысл?

Они оба наломали дров, беспощадно уничтожив всё, что было и что могло быть.

Бесчисленных ошибок уже не исправить, время вспять не повернуть — иногда держать гораздо больнее, чем отпустить. И их странные ненормальные отношения яркий тому пример.

— Знаешь, Уэнс… Моя главная ошибка в другом, — очередная тягостная пауза, буквально выворачивающая наизнанку. — Мне гораздо проще было отталкивать тебя, нежели признать, что я… так сильно к тебе привязался.

Аддамс подскакивает на ноги так стремительно, что кампус пафосного университета начинает плыть перед глазами — очевидно, последствия сотрясения, о которых её предупреждали врачи.

Рациональное мышление упорно твердит, что она должна немедленно уйти. Вот только уйти не получается. Незримая несокрушимая цепь никак не отпускает, и болотная трясина снова затягивает её