Твой навсегда - Шеннон Маккена

– Черт! – прохрипел Бибоп. – Да нет же! Никоим образом, шеф. Мы наглухо застегнуты на все молнии.

– Эта лояльность чего-нибудь стоит, правильно, босс? – Голос Скотти перестал дрожать и обрел уверенность. – О Боже, как больно! Этот сукин сын сломал мне пару ребер.

– И что вы с Бибопом думаете, – сказал Рей, – какое вознаграждение, по-вашему, будет справедливым?

– Ну, для начала дать нам достаточно монет, – сказал Скотти. – Чтобы мы на время убрались из города, пока не придем в норму. Купите нам пару билетов в какое-нибудь милое местечко с пляжем, где можно будет потягивать пиво и расслабляться. Как насчет пятнадцати – двадцати «косых»?

– Бог мой! – прищелкнул языком Рей. – Это какой же пляж без работы, ребята?

– Но у Бибопа разбито колено, у меня – нос и ребра! И яйца в придачу. Как будто их переехал грузовик! После всего этого сумма не кажется мне чрезмерной.

– Не волнуйтесь, ребята, – сказал Рей. – Разве я когда-нибудь вас обманывал?

– Я думаю, нет, – пробормотал Скотти.

Бибоп снова пробурчал что-то и снова сделал большой глоток из своей фляжки.

Рей дружески похлопал Скотти по плечу.

– Осторожнее, босс! Я весь избит, вы забыли?

– Извини. Я ценю твою прямоту, Скотти. – Рей полез в карман. – Вы оба получите ровно то, что вам причитается.

– Гм… босс? – с удивлением в голосе сказал Скотти, совершенно сбитый с толку. – Вы хотите сказать, что у вас при себе такая сумма? Вы дадите нам прямо сейчас все… – Он не договорил и резко всхлипнул: – У-уф!

Рей всадил ему нож глубоко под грудину и провернул рукоятку под углом вверх, чтобы лезвие захватило как можно больше жизненно важных органов.

– Господи, босс… что вы делаете? – заверещал Бибоп. – Черт возьми, что вы… О Боже! Эй, остановитесь!

Скотти судорожно схватил ртом воздух и повис на руке Рея, широко раскрыв глаза. Рей позволил ему упасть на землю и вывернул ручку пикапа, чтобы Бибоп не успел выскочить с другой стороны. Он схватил старшего Уэббера за рубашку и, парируя его безумный удар, всадил ему пропитанный кровью нож в самое уязвимое место – в живот.

Вверх. Вниз. Поворот.

Рей взял Бибопа за шиворот и оттащил к ручью, шмякнув лицом о мокрые камни. Держа в одной руке нож, он достал другой, не испачканный в крови рукой полиэтиленовый мешок. Обернул его вокруг ручки открытой дверцы, чтобы содрать пластиковый чехол со следами крови. На муниципальной свалке под это дело уже была приготовлена глубокая яма. Рей приказал Бибопу и Скотти ее выкопать, вскоре после того как он услышал о возвращении Райли. Всегда полезно думать наперед.

Скотти еще дышал, но жизнь в нем едва теплилась. Рей, присев на корточки, рванул его вверх за длинные сальные волосы.

– Значит, Райли сказал, что оторвет вам головы и выпустит кишки? Боже, как натужно! Ты помнишь, как я баллотировался в мэры, Скотти? Помнишь мой лозунг во время предвыборной кампании? Ты должен помнить. Большинство плакатов расклеивали вы с Бибопом.

Скотти закатил глаза. Рей похлопал его по щеке своей окровавленной рукой и, приблизив рот к его уху, вдохнул в него свой девиз.

– Рей Митчелл никогда не отступает перед вызовом.

Сказано – сделано. Теперь дом Гаса был пуст, не считая штабеля коробок и свисающей со стропил паутины. Саймон подмел пол, заглядывая в каждый закуток. Проверил каждый шкаф, каждый ящик. Просмотрел все фотографии.

Ничего. Никаких других писем или посланий из загробного царства. Никаких намеков и откровений, объясняющих тайну. Никаких доказательств.

Ни одна из вещей ничего не говорила о Вьетнаме.

Ничто не помогало решить загадку.

Дом Гаса так же упрямо молчал, как и скульптуры его матери прошлой ночью. Нисхождения божественного прозрения не произошло. Чуда не случилось. Была только бесполезная каторжная работа. Без крошки во рту еще со вчерашнего дня.

Но Саймон был слишком занят и вздрючен, чтобы думать о еде. Весь день он мотался на свалку, туда и обратно. Ворота были заперты, но для парня с неправедной юностью открыть висячий замок было плевым делом. Саймон вложил в клок бумаги чаевые и заткнул под дверь будки. Ящики с книгами он оставил в крытом переходе около библиотеки, мебель, посуду и столовое серебро – под тентом Армии Спасения.

Выбросить фотографии, камеры, увеличитель, красный фонарь и прочие принадлежности для фотопечати у него рука не поднялась. Он оставил также ноутбук и детские альбомы, собранные Гасом. Его переписку с сыскным агентством Саймон решил сохранить как свидетельство заботы Гаса о своем племяннике. Мелочь, конечно, но если это все, что ты имеешь, то ты держишься и за это.

Вот любовь Эл не была мелочью. Любовь ее была огромна. Она открыла перед ним звезды и заставила его глаза наполняться слезами. Она повергла его в сердечный недуг и вызывала биение плоти.

Но эти мысли никак не влияли на странное ощущение под ложечкой, которое появилось еще до того, как он покинул Ларю семнадцать лет назад. С тех пор это ощущение так и сидело внутри, безошибочно предсказывая трагедию. Так было в тот день, когда умерла его мать. Это произошло в школе, во время перемены, на детской площадке. Он почувствовал тогда внезапный толчок, словно его подстегнула какая-то сила.

То же леденящее чувство он испытал в день пожара в конюшнях и в той или иной степени – позже, в зонах боевых действий, когда смерть подходила достаточно близко, чтобы ощущать ее удушливое дыхание. Это чувство не покидало его никогда, помогая ему прятаться от бомб и пуль, будучи своего рода предупреждением. Если он прислушивался к нему, ему всегда удавалось избежать катастрофы.

Но сейчас избежать катастрофы означало бы уйти от Эл. Он этого не хотел, что бы там ни было. Он хотел броситься к ее ногам и так лежать.

Саймон вышел на крыльцо и, опустившись на прогнутые доски, зарылся лицом в свои грязные руки. Перед глазами возник витраж с большой рваной дырой, и в нем как в зеркале отражались ноги Эл в синяках.

Он мог бы просить ее уехать с ним. Но куда?

Для такой женщины, как Эл, его кочевая жизнь, полная риска, станет сущим кошмаром. Она хотела бы иметь детей. Ей нравится антиквариат. В новой жизни она не сможет выращивать розы и печь свои булочки. Даже если предположить, что она согласится, это будет не лучший выбор. У нее прекрасный дом и собственный бизнес, который она создавала упорным трудом. Она пустила здесь глубокие корни.

Но больше всего его удерживало не это. Прежде всего это был страх. Огромный страх перед хаосом в душе. Перед той опасностью, которая была заключена внутри его самого. Она была подобна вирусу или проклятию и определяла исход всего – вечно один и тот же. Судьба. От нее не убежишь, как говорила его мать.

Горло его было забито пылью. Неплохо было бы искупаться, но у Гаса не было водопровода.