Зимняя мантия - Элизабет Чедвик (Англия)

Сабина облегченно вздохнула. Ее беспокоило его присутствие. Оглядевшись и убедившись, что никто не смотрит, она подняла юбки и прикрепила мешочек с золотом к поясу.

– Я часто слышал, что женщины хранят свои сокровища под юбками, но увидел впервые, – слабым голосом произнес Симон. Он снова открыл глаза, и она видела, чего ему стоит борьба с изматывающей болью.

Она сняла кусок материи с его лба, смочила его и снова положила.

– Тебе не стоит тратить силы на глупости, они тебе понадобятся в дороге, – укорила она его. – Со мной не надо притворяться.

Он проглотил комок в горле.

– Я не ради тебя притворяюсь, – пояснил он сквозь сжатые зубы. – Ради себя.

Закусив губу, Сабина впустила отца Жильбера в комнату, где лежал Симон. Лихорадка съела всю его плоть, оставив только кости, и она боялась, что он может умереть. В юности она легко лечила соколов, спасала слабых от голода, насильно кормя их, промывала воспаленные глаза, расправлялась с паразитами. Но она не смогла спасти детей от лихорадки, а мужа от смерти в воде. Теперь человек – первый, в кого она влюбилась в молодости, – умирал у нее на глазах.

Священник пришел, чтобы отпустить грехи Симону на случай, если тот умрет. Сабина закрыла за ним дверь, вышла во двор и села на скамейку у фонтана. Но беспокойство терзало ее, она поднялась и стала ходить по двору. Нормандский костоправ, побывавший у Симона утром, сказал, что ничего нельзя сделать, разве что взять топор и отрубить зараженную ногу. Симон, будучи в ясном уме, заявил, что он лучше умрет, чем потеряет ногу. Костоправ ушел, бормоча под нос, что в городе есть византийский лекарь, но крестоносцы не верили в его лекарства и не доверяли ему, как они вообще не доверяли грекам. Поговаривали, что они поддерживали неверных. Оруженосец Симона отказался звать его, сказав, что не позволит иностранцу калечить своего хозяина. Но терять уже было нечего, и Сабина все больше склонялась к решению позвать его.

Из комнаты Симона вышел мрачный священник. Сабина все это уже видела, когда умирали дети.

– Я не позволю этому случиться, – решила она, сжав кулаки и не опасаясь, что ее слова звучат как богохульство. Ведь некоторые священники утверждали, что человек живет или умирает по воле Господней, и, ухаживая за больным, надо стремиться только облегчить его страдания, а не спасти. Но она с этим не могла смириться.

Когда отец Жильбер вышел из дома, она поспешила за ним. Он обернулся и вопросительно взглянул на нее. Сабина вытерла потные ладони о юбку.

– Пожалуйста, – умоляюще обратилась она к нему, – не подскажете, где я могу найти византийского лекаря?

Он задумчиво взглянул на нее.

– Ты хочешь помочь милорду, но я сомневаюсь, что кто-либо, кроме Бога, способен это сделать. Он не соглашается, чтобы ему отняли часть ноги, а только это могло бы его спасти.

– Все равно.

– Твое усердие похвально, дочь моя. Но все зря.

Сабина выпрямилась.

– Пусть, но ведь я не буду знать, так ли это, если не попытаюсь. Я слышала, что этот византийский лекарь знает много старинных рецептов. Если он не сможет помочь, я все равно ничего не теряю. А если сможет, значит, я упущу единственную возможность.

– Ты слишком смело говоришь для женщины. – Но тон у священника был задумчивым, невраждебным.

– Я должна попытаться. Господин Симон был безмерно милосерден ко мне в Бриндизи. Я должна отплатить ему тем же.

Священник кивнул.

– Значит, ты не его любовница, – сухо заметил он.

– Конечно нет! – возмутилась Сабина. – Я вдова с добрым именем. – Собственные слова резанули ей ухо. Останется ли у нее доброе имя, когда она вернется домой?

– Тогда твоя преданность этому человеку вдвойне похвальна, – одобрил священник. – Я знаю, где живет византийский лекарь, и отведу тебя туда. – Он жестом прервал готовый вырваться у нее поток благодарных слов. – Хочу предупредить: он дорого ценит свои услуги и презирает нас не меньше, чем мы его соплеменников.

– У меня достаточно денег, чтобы заплатить за его услуги, – ответила Сабина. – И мне безразлично, кто он, был бы хорошим лекарем.

Священник пожал плечами.

– Это тоже сомнительно, дочь моя, ты рискуешь. – Он двинулся в путь, поднимая сандалиями тучи пыли. Сабина шла за ним по узеньким улочкам Никаи, пока они не добрались до аллеи, с обеих сторон которой стояли дома с дверями, выкрашенными в яркие цвета, и каменными стенами – толстыми, как в крепости. Темноглазые, смуглые ребятишки играли в мяч на улице. Женщина выбивала вязаный половик на подоконнике второго этажа, и пыль и грязь сыпались прямо на головы.

Остановившись у красной двери, отец Жильбер громко постучал и крикнул:

– Я ищу лекаря Алексиуса. У меня больной, который нуждается в его искусстве.

Женщина, выбивавшая половик, бросила на них враждебный взгляд и с шумом захлопнула ставни. Дети куда-то исчезли.

– Греки! – фыркнул священник. – Теперь ты понимаешь, почему это пустая трата времени?

Сабина сжала губы.

– Я не сдамся так легко, – возразила она и снова постучала в дверь.

Она еще не успела опустить руку, как из-за дома вышел мужчина с недовольным выражением на лице. Он был одет в просторное одеяние, похожее на мантию, с шелковой окантовкой. В его роскошной бороде застряли крошки хлеба.

Он оглядел пришедших темными глазами. Сабина виновато опустила руку и спрятала ее за спину.

– Может человек спокойно поесть? – угрюмо спросил мужчина. – Вы, франки, настоящие варвары. – Он говорил на нормандском французском с сильным акцентом, но, поскольку Сабина не знала ни слова по-гречески, она не собиралась ставить ему это в вину.

– Простите, что побеспокоили, – с некоторым напряжением произнес отец Жильбер, – но есть больной, который нуждается в ваших услугах. Мы пришли из христианского милосердия.

– А почему вы пришли ко мне? У вас есть врачи, вполне способные на «христианское милосердие». – Он говорил с явным презрением. – У меня нет желания вмешиваться в их лечение. – Стряхнув крошки с бороды, он начал поворачиваться, чтобы уйти.

– Подождите… пожалуйста… Они сказали, что нужно отрезать ему ногу, а это точно убьет его, – вскричала Сабина.

Алексиус фыркнул.

– Ваши целители всегда так говорят. Они отрубают от человека куски с большей легкостью, чем мясник рубит мясо. – Но было заметно, что он слегка оттаял. – Я пойду, но ничего не обещаю. Вы, франки, посылаете за мной только в крайнем случае, когда обычно уже поздно. Подождите, пока я доем и возьму свою сумку. Несколько минут ничего не изменят. – Он снова исчез.

– Я предупреждал тебя, дочь моя, – кисло пробормотал отец Жильбер.