Вкус свинца - Марис Берзиньш

от ударов звенит в ушах. Казалось, будто звук шел со стороны фотошкафа, но ведь там же никого не может быть… Ах ты, боже… А если Ребекка там спряталась, на верхней полке… Как бы невзначай смотрю на солдат, кажется, они ничего не расслышали.

— Быстро собрать чемодан! — гремит команда. — Одежду, туалетные принадлежности, продукты, если есть. Одеяло возьми, в гетто сгодится. Драгоценности есть?

— Э-э! — мотаю головой и показываю на двери.

— Что? Эти успели забрать?

— А-а! — вопросительно показываю на записную книжку.

— Хочешь написать?

— А-а.

— Хорошо, пиши, что забрали.

Чертик мести умирает молча. Замаячила надежда, что Петерису еще достанется на орехи. Теперь нужно включить фантазию: шесть женских золотых колец, три из них с бриллиантами, два, нет, четыре жемчужных ожерелья, золотая заколка для волос с сапфирами, золотой портсигар с рубиновыми инициалами МБ, золотые запонки с аметистом, четыре золотые цепочки с кулонами, изумрудный женский браслет, два мужских золотых перстня с печаткой, много золотых сережек с разными драгоценными камнями, булавка для галстука с алмазом, золотые часы, пятьдесят царских золотых рублей… ну, ладно, хватит заливать. Никогда в жизни не видел сразу столько ценностей. Карандаш не отрываю от бумаги, прикидываюсь, что погружен в мысли о ценных вещах. Бросается в глаза, что у меня все из золота, но ничего другого на ум не приходит.

Может, в конце все-таки приписать, что я латыш и почему я обрезан? Беда в том, что непонятно, что сейчас безопаснее — быть евреем или укрывателем евреев?

В гетто не везут, чтобы сразу поставить к стенке, а вот про то, что опять попаду в лапы Карсиенсу, даже и думать не хочется. Можно попытаться сбежать из гетто. Да, почему бы нет, оттуда, возможно, будут возить на работы в город и там уже…

Изучив список, офицер невольно облизывает губы, потом кладет бумажку в карман и торопит меня.

Что мне понадобится в гетто? В сопровождении Хорста поднимаюсь наверх в свою комнату. Чемодана у меня нет. Те, что были, уехали с мамой и Вольфгангом. Нахожу рюкзак. Открыв шкаф, Хорст отодвигает меня и осматривает полки. Без всякого стеснения, он выуживает почти новые рукавицы, пару шерстяных носков, серый шарф и засовывает за борт шинели. Потом отходит и пропускает меня. Бросаю в рюкзак все, что греет: еще один свитер, штаны, носки, перчатки, вязаную лыжную шапочку, белье, пару полотенец. Из стола вынимаю тетрадь и несколько карандашей, а у полки застываю в сомнениях. Какую книгу выбрать? Замечаю ехидную ухмылку Хорста: лишний груз, и для чтения у тебя вряд ли время будет. Делаю вид, что не замечаю гримасы фрица и засовываю вдоль подкладки Робинзона Крузиньша. Почему Робинзона, сам не знаю. Может, потому, что в детстве это была самая любимая книга. И потому, что не было времени подумать. Замечаю, что с краю полки стоит Новый Завет карманного формата. Надо и его прихватить, вдруг да поможет в какой-то момент обрести сердечный покой. Одеяло уже не влезает, скручиваю его вместе с простыней и привязываю к рюкзаку сверху. Ой, еще же для съестного нужно место!

У продуктовых полок испытываю катастрофическое разочарование — как под метелку выметены. Ну да, они же надеялись, что мне не понадобится. Похоже, проделки банды Петериса. Вздыхаю и натягиваю пальто. Ребекка, если ты там, потерпи еще чуток, дотерпи до утра и дождись Тамару.

— Стоп! — обервахтмейстер поднимает палец и велит Видемансу прощупать карманы. Они и вправду думают, что у меня есть оружие?

Видемане вынимает бутылочку кодеина, но я без усилий изображаю кашель. — Лекарство от кашля? Пусть лечится.

Засовываю таблетки обратно и наклоняюсь за обувью. Надеваю ботинки, а Хорст вытягивает из-за дверей валенки.

— Эти тоже возьми, — по выражению лица Хорста заметно, что он и сам не прочь обуться в них.

Валенки я надевал только, когда снег во дворе чистил и ходил в сарай колоть дрова. Мне бы и в голову не пришло взять с собой такое барахло. Но совет, похоже, дельный, мороз с каждым днем крепчает. Подсовываю валенки к одеялу.

Про картошку, морковку и банки с прошлогодним вареньем, что в погребе, вспоминаю только у калитки. Поздно руками махать. Эх, и бритву забыл. А вот какого лешего я будильник положил? Чтоб не проспать на работу? Бред собачий. Ах, Ребекка, и зачем мне показалось, что ты там!

Грузовик грохочет по мостовой, в голове крутятся разные вопросы. Про Ребекку, про Рудиса, про Хильду. Что с каждым из них сейчас? Больше всего боязно за малышку. Как она? Как выдержит, оставшись одна? А если она вместе с мамой в лапах полицейских? Неясность подстегивает фантазию, от чего меня охватывает ужас. А что будет со мной? Где буду спать? Что есть? Что делать? Как меня примут? Я же там никого не знаю. Не знаю, от тряски или от ударов по голове меня затошнило. Показываю охране, что сейчас вырвет. Видеманис, выругавшись, велит мне идти к борту фургона.

— Давай на улицу. Загадишь машину, будешь вылизывать. И не вздумай выпрыгнуть, пристрелю.

Какое бегство, когда так хреново! Сейчас только упасть на колени да покрепче в борт вцепиться.

Проблевавшись до желудочного сока, возвращаюсь на скамейку. В животе полегче, зато голова горит и, кажется, вот-вот лопнет от боли. А по телу — волна прохлады. Даже не прохлады, а таким холодом пробрало, что все мышцы и кости затрясло.

— Эй, что-то он хреново выглядит, — Хорст кладет ладонь мне на лоб. — Ух, горячая!

— Совсем с ума сошел? К жиду можно только стволом прикасаться, — Видеманис сплюнул. — Не понимаю. Бывает, прямо на месте стреляют, а тут больного вези. Надо было шлепнуть да там и оставить.

— Приказы не обсуждают, — Хорст не склонен к вольнодумству.

— Да, да… наш ругает бюрократию, а сам не лучше. Выполняет все приказы до последней запятой. Везем полумертвого жида, как последние идиоты. Надо было заставить бежать, пиф-паф — и готово. Давно б уже лежали в кроватке и видели четвертый сон.

— Да…

— Хорст, откуда у тебя рукавицы? — Видеманис трет замерзшие пальцы.

— Мама прислала.

— Ясно… надо будет тоже маме написать.

От сознания того, что я еще жив только благодаря педантичности офицера, озноб прошибает еще сильнее.

Все последние силы, что еще теплились в теле, иссякли, а с ними и ощущение равновесия — из кузова вываливаюсь на четвереньки. Меня передают из рук в руки. Сначала нужно миновать помещение охраны, в котором полно полицейских — и латышей, и немцев. После обыска и улаживания формальностей меня передают местным еврейским блюстителям