Имяхранитель - Азамат Козаев

– Это опасный хищник, – наставительно сказала ей Сонюшка. – Горг. Запомни его название, вид и запах. Он ранен, но еще жив. Мы, я и Иван, сейчас отойдем. Ты медленно сосчитаешь два раза до десяти и тогда убьешь его. Если когда-нибудь встретишь таких зверей, убивай сразу. Ищи и убивай. Бара, повтори!

Та повторила. Голос у нее был как у всех колонов, тягучий и бесполый. И такая же обычная для безымянных заунывно-восторженная, шепелявая речь.

Когда Иван и Сонюшка уходили, Бара присела над горгом, заинтересованно поводя носом и осторожно, почти ласково прикасаясь к шерсти, ушам, морде животного.

Ровно через двадцать секунд до острого слуха Ивана донесся тошнотворный хруст, выяснять природу которого решительно не было нужды. Курносая девчонка, видимо, тоже что-то услышала, потому что вдруг зажала уши ладонями и ускорила шаг, почти побежала. Иван догнал ее, взял под руку. Сонюшка восприняла это как нечто само собой разумеющееся. Не вырвалась, а напротив, уткнулась лицом ему в плечо и засопела.

Утро они встретили возле самого дальнего, еще не замурованного пролома.

Страстно, до боли в губах, целующимися.

Шесть пудов оснований

Не иначе как воспоминание о поцелуях направляло Ивана, когда он брел на следующий день в этот отдаленный уголок сада. Брел, потягивая из фляги лимонный сок, разбавленный родниковой водой со льдом, и бросал кусочки вяленого осьминога странному зверю Кусаю. С Кусаем он неожиданно подружился, когда под утро направлялся к себе, проводив Сонюшку.

Горг его знает, что это был за зверь. Он действительно чем-то походил на мангуста, но был значительно крупней и круглее в боках. Над смышлеными крошечными глазками у него имелись белые пятнышки, такое же пятнышко, только покрупнее, обнаружилось у основания сравнительно короткого хвоста, а вообще-то был он кофейно-коричневым, исключая палевое брюхо и подмышки. Двигался Кусай как будто неуклюже, но временами совершал столь стремительные перемещения, что становилось ясно – грузность его лишь мнимая.

Почему он не бросился на Ивана, как обещал Александр, неизвестно. Вместо того, чтобы мстить за попавший в бок камешек, зверь вышел на тропинку, сел по-сурочьи, сложив на животе лапки, и просительно пискнул. Иван живо вспомнил, во что превращаются укушенные этим «мангустом» конечности, и в первый момент напрягся. Однако, видя, что немедленная атака не грозит, опустился на корточки и протянул зверю руку, ласково приговаривая какую-то чепуху про хорошего парня и славного песика. Кусай обнюхал пальцы, потом лизнул ладонь… и с того момента сделался с Иваном неразлучным. Это выяснилось, когда вздремнувший часика четыре имяхранитель вышел из отведенной ему каморки (к слову, все той же, где он провел первые полчаса в храме Цапли – только уже оборудованной кроватью и столом) и обнаружил Кусая у порога. Зверь хрюкнул и приветственно ткнулся носом в ногу Ивана. Умилившийся имяхранитель потрепал его по морде.

Моцион после сна они совершали вместе.

Время от времени зверь куда-то ускользал, а когда возвращался, морда его была испачкана в земле, а челюсти что-то аппетитно пережевывали. Иван, растроганный почти собачьей верностью «мангуста», справился на кухне, чем, за исключением молока, любит угощаться Кусай. Оказалось, что моллюсками, рыбой и вялеными осьминогами. Посчитав, что осьминоги предпочтительнее, Иван выпросил у кухарки целый фунт этого лакомства для Кусая, лимонад и бутерброды с сыром – для себя и отправился подальше от посторонних глаз заниматься ежедневной тренировкой.

Тренировки – растяжки, прыжки, изометрическая гимнастика, акробатика, бег, метание различных снарядов, способных быть смертоносными, и прочее в том же духе он ненавидел, как каторжник ненавидит свои кандалы и норму в каменоломне. Но пропускать, за редким исключением, себе не позволял. Дисциплина в отношении этих обязательных упражнений жила у него где-то глубоко внутри, глубже даже, чем ненависть к ним.

Посчитав, что удалился от жилых корпусов достаточно, Иван сбросил сандалии, поставил их под приметное дерево, сверху аккуратно уложил рубашку и брюки. Придавил стопку одежды флягой и мешочком с осьминогами, по привычке поддернул полосатые купальные панталоны, поправил кистень, закрепленный на предплечье, и предложил Кусаю:

– А теперь догоняй!

После чего зарысил по замечательно выметенной туфовой дорожке.

Удивительно, однако коротконогий и заметно косолапящий зверь ничуть от него не отставал, а временами даже вырывался вперед. Обогнав Ивана, Кусай непременно оборачивался, и имяхранитель мог поклясться, что при этом в глазах у негодника светилось торжество. Так они мчались минут около десяти. Ухоженная дорожка давно закончилась, превратившись в наполовину заросшую травой стежку, когда Ивану показалось, что он слышит удары металла по камню. Он без раздумий переменил направление бега и вскоре оказался возле стены. Теперь стало совершенно ясно, что долбили именно ее. Иван нехорошо ухмыльнулся и побежал вдоль стены, на звук. Еще через минуту-другую выяснилось, кто этим занимался.

– Ты чего творишь, привратник? – спросил Иван все еще прерывистым после бега голосом. – Ошалел?

Александр вздрогнул от неожиданности, очередной его удар, нацеленный на расширение свежего пролома, пришелся вскользь. Брызнули желтые искры, заклубилось облачко пыли. Уже в следующее мгновение Планид оправился, перехватил поудобнее узкую кувалду на длинной ручке, какими орудуют железнодорожные рабочие, вбивая в шпалы костыли, и молча двинулся на имяхранителя. Намерения его были столь очевидны, что их сумел бы распознать даже самый тупой безымянный.

Дальнейшее заняло менее минуты. Началось чередой страшных ударов кувалдой, а закончилось одним ошеломительным тычком в солнечное сплетение привратнику. Единственное, что более-менее запомнилось Ивану из этой минуты, был пронзительный визг Кусая, бестолково метавшегося под ногами противников. Визг оборвался в тот момент, когда Александр, сдавленно крякнув, осел на землю и привалился плечом к стене. Иван вырвал из его ослабевшей руки оружие, откинул подальше, а потом присел, зажал в кулак потные волосы горбуна и с силой потянул, заставляя откинуть голову назад. Тонкие бледные губы Планида разошлись, обнажив некрупные и не слишком ровные зубы. Глаза привратника были закрыты, тонкое свечение Имени полностью угасло, словно впиталось в овчину душегрейки. Вряд ли кто-нибудь способен был сейчас узнать в нем полноименного.

– А теперь давай без утайки, – сказал Иван жестко. – Какого дьявола ты это делаешь?

– Да пошел ты, обломок, – без выражения ответил Александр и попытался отвернуться.

Имяхранитель сжал волосы крепче, дернул так, что голова привратника чувствительно ударилась о стену, и вдавил предплечье в его напрягшееся горло.

– Мы здесь не в «казаков-разбойников» играем, эв Планид. Может быть, ты не понял, так я объясню. Мне поручено задание, выдан за него аванс. Поэтому я в данный момент не обломок, а официальный карающий орган настоятельницы Ипполиты. Причем орган, наделенный весьма широкими правами. Если решу, что ты, дружок, представляешь опасность для Цапель, раздавлю тебе кадык, и дело с концом. Учти, к тому идет. И еще учти: максимум того, что мне за это грозит, – вышибут из храма без выплаты оставшегося гонорара.