Потерявшая имя - Анатолий Ковалев

— Да как вы смеете?!

Белозерский угрожающе медленно поднялся со скамьи, готовясь ринуться в бой.

— Вам не кажется, сударь, что вы должны объясниться? — процедил Прокудин, явно принимая сторону прапорщика.

— Я не собираюсь ничего объяснять! Вещица куплена мной у антиквара. Если, господа, вы не намерены продолжать игру, я вынужден откланяться.

Он взял со стола табакерку и дрожащей рукой засунул ее в карман.

— Нынче же я пришлю вам своих секундантов, — пообещал Талызин.

— Умница, прапорщик! — похлопал его по плечу драгунский капитан и тут же предложил: — Одним из них буду я.

— Хоть это и безумие, но я весь к вашим услугам. — Выдав с юности заученную фразу, Белозерский повернулся и направился к выходу.

— Господа, господа! — волновался Гольц, никак не ожидавший подобного оборота. Он уже успел проклясть свой ехидный язык. — Неужели мы не можем разрешить это недоразумение мирным путем?..

— Вы боитесь в случае моей смерти не получить денег, — презрительно заметил Илья Романович. Ему нечасто приходилось встречать человека еще более низкого, чем он сам, и в этот миг князь ощущал себя настоящим адептом справедливости. — Стыдитесь, барон! Дуэль неизбежна! Я глубоко оскорблен вашими друзьями!

Гольц остался стоять посреди комнаты в крайней растерянности, и только когда Белозерский вышел за дверь, схватясь за голову, в сердцах повернулся к Талызину:

— Какой же ты дурак, Миша! Набитый дурак!

Князь, не переставая, чихал всю дорогу домой, а по прибытии велел срочно готовить дормез для дальнего путешествия. Евлампия, стоявшая на коленях перед иконами, заслышав шум, покинула свой флигель. Она вбежала в кабинет, когда Белозерский готовился писать письмо.

— Куда опять собрался? — крикнула она с порога. — Что задумал?

— Я еду в Липецк, на воды, — с ходу сочинил Илья Романович, — и беру с собой Борисушку.

У нее чуть отлегло от сердца.

— Мне надо поправить здоровье и ему тоже… — продолжал князь, воодушевляясь новой идеей.

— Но почему среди ночи, с бухты-барахты? И кто ездит на воды в такую пору? — допытывалась карлица.

— Я, — отрезал князь и попросил неожиданно спокойно, без раздражения: — Не задавай мне больше вопросов. — И уже совсем мягко добавил: — Дом оставляю на тебя… Ты справишься.

«Милостивый государь! — писал он прапорщику Талызину. — Я отказываюсь с вами драться, потому что дуэль эта бессмысленна и нелепа. Табакерку вашего покойного родителя я конфисковал у разбойников, пришедших меня убивать. Обоих я застрелил тогда же самолично». Обдумав скользкий вопрос, не стоит ли принести в жертву Иллариона, князь решил, что это будет совершенно лишним. Свидетелей убийства отца Талызина, по-видимому, не осталось, так что Илларион мог преспокойно продолжать службу у Белозерского и еще не раз быть ему полезным. «Другого такого негодяя поди наживи!» — вздыхал расстроенный князь.

Злополучную табакерку он отправил прапорщику Талызину вместе с письмом.

К шести часам утра дормез был готов. Князь разбудил Борисушку и велел ему собираться в путь. Мальчик был рад предстоящему путешествию, хотя понимал, что теперь долго не увидит Лизу. В его душе уже поднималась тоска по ней, по ее светлой, ангельской улыбке и по жемчужным слезам, которых он был вчера свидетелем.

Уже садясь к отцу в дормез, он вдруг что-то вспомнил и тут же выскочил наружу.

— Простите, папенька, я должен попрощаться… — Он запнулся на полуслове.

— С кем? — удивился отец. Ведь Евлампия стояла рядом, и только что крепко расцеловала малыша.

— С… попугаем! — нашелся Борис.

— Что ж, иди, прощайся! — великодушно разрешил князь, вспомнив, как сын убивался по собаке.

Борисушка на цыпочках вошел в спальню брата. Из чулана доносился протяжный, с присвистом храп старого слуги. Глеб спал в обнимку с учебником латыни, во сне бормоча что-то невнятное. Борис положил на тумбочку конверт с обещанным дубликатом ключа от библиотеки и прошептал:

— Прощай, братец! Не поминай лихом…

И неслышно выскользнул за дверь.

Все дороги ведут в Санкт-Петербург

Елена едва помнила дорогу, по которой ее увозили с постоялого двора в Савельевку. Она впервые в жизни пила пунш и сжигала за собой мосты в надежде на будущее счастье и скорую победу над дядюшкой. «Какая же я была наивная! — краснела она, припоминая встречу с Савельевым в трактире. — В самом деле, я дала ему повод думать обо мне дурно! Так забыться, поддаться на пустую грубую ложь! Право, такую идиотку не стоило жалеть!» Юной графине думалось, что после такого жестокого урока ее уже никому не удастся обмануть. Ее обида и недоверие к людям были так велики, что, вместо того чтобы свернуть в ближайшую деревню и расспросить крестьян о дороге, она решила довериться славному боевому коню, который, по ее глубокому убеждению, знал здесь каждую тропку, каждое деревце. Ведь она читала в старинных романах, какие порой чудеса вытворяли боевые лошади, пронося своих полумертвых седоков через множество верст к заветной цели.

Стало смеркаться. Она все еще не видела ни знакомого трактира, ни другого человеческого жилья. Конь давно нес ее через лес, и Елена наконец поняла, что окончательно заблудилась. Вдали послышался вороний хриплый грай и где-то, как ей показалось, совсем близко заржала лошадь. Лесная тропа, по которой шагом шел уставший Цезарь, вначале была широкой, и на снегу отчетливо виднелись свежие следы от саней, но в глубине леса следы мистическим образом исчезли, тропа неожиданно сузилась, словно ели и сосны, подобно сказочным чудовищам, начали двигаться и с обеих сторон обступать одинокую всадницу. «Что за дикий лес! — подумала Елена. — Куда подевались сани? Не приснился же мне след от полозьев!» Тропа круто заворачивала налево. Юная графиня резко обернулась и пришпорила коня — ей вдруг показалось, что у нее за спиной хрустнула ветка. Но сзади никого не было, и даже деревья стояли, не шелохнувшись, словно храня какую-то недобрую тайну. «Какое неприветливое место, — сказала она себе. — Может, еще не поздно повернуть обратно?» Она спрыгнула с коня, взяла его за поводья и сделала несколько осторожных шагов вперед, куда заворачивала тропа. Картина, представившаяся ей за поворотом, была до ужаса проста и вместе с тем невероятна.

Поперек тропы лежало огромное толстое дерево, а на нем сидел человек в крестьянском тулупе на овечьем меху. В руках он крутил шнурок, наматывая его то на один, то на другой палец, и вовсе не смотрел в сторону Елены, словно не слышал ее шагов и топота копыт. Она сразу узнала его, и неожиданная встреча с Илларионом в таком уединенном месте настолько ее потрясла, что юная графиня едва не лишилась чувств. В тот же миг, откуда ни возьмись, из-за молчаливых деревьев посыпались люди, заросшие бородами до самых глаз, жуткие, в изношенных одеждах — по большей части солдатских шинелях. Обмирая, Елена поняла, что попала к лесным разбойникам, которых так страшилась мадам Тома.