Потерявшая имя - Анатолий Ковалев

— У меня другие планы, маман, — наконец проговорил Евгений.

— Поделись, если не секрет… — с дрогнувшим сердцем попросила она.

— Я еду в Санкт-Петербург, к нашим родственникам Головиным.

Князя Головина, двоюродного племянника Владимира Ардальоновича, Прасковья Игнатьевна издавна недолюбливала за его беспечность и страстные увлечения всякими новомодными заграничными течениями. Всегда, когда они с мужем останавливались у него в Петербурге, она боялась, что тот может дурно повлиять на маленького Евгения. Но в данный момент ее больше всего интересовала цель поездки сына.

— Как вам известно, маман, мой троюродный братец имеет большие связи в разных коллегиях… — начал он, но графиня не дала ему договорить.

— Не надо меня обманывать, Эжен. Ты едешь в Петербург не для того, чтобы устраивать карьеру. Ты хочешь разыскать Элен Мещерскую и жениться на ней. — Ее лицо передернул нервный тик от одной мысли о подобном мезальянсе. — Знай же, что этому никогда не бывать! И если ты так поступишь, я лишу тебя не только благословения, но и наследства! А уж за ней ты не возьмешь ничего, кроме скандальной репутации!

Евгений не ответил. Достав из кармана халата пахитоску, он сунул ее в рот и, поднеся к ней свечу, задымил, приведя тем самым матушку в еще большую ярость.

— Ты опять?! — всплеснула она руками. — Я терпела эту гадость лишь потому, что ты был… — графиня осеклась.

— Что же вы не договариваете? — саркастически усмехнулся Евгений. — Вы были снисходительны, пока я оставался инвалидом, теперь же не дадите мне спуску. Я снова должен превратиться в маленького сыночка, послушного и покорного. — Он сделал глубокую затяжку, выпустил струю дыма и заключил: — Только этого превращения, маман, уже не произойдет никогда!

Евгений поднялся с кресел и вышел из гостиной, демонстративно дымя на ходу.

Прасковья Игнатьевна, скорбно выпрямившись и глядя ему вслед, тихо, почти беззвучно произнесла:

— Значит, война…

Она немедленно вызвала к себе конюха и кучера и приказала тотчас поставить ее в известность, если молодой граф вдруг надумает закладывать карету для путешествия. Само собой, выполнять его распоряжения было строжайше запрещено, под страхом телесного наказания. Говоря о порке, графиня никогда не шутила, и дворовые люди, выслушав ее короткую властную речь, только переглянулись.

Во втором часу ночи весь дом затих. Графиня Прасковья Игнатьевна уснула последней, напившись чаю и пролистав на сон грядущий последние страницы расходной книги, заменявшей ей самый увлекательный роман. Только тогда из комнат графа выскользнули две тени и стали украдкой, на цыпочках, спускаться во двор. Высокая тень слегка побрякивала шпагой, та, что поменьше, тащила под мышкой небольшой саквояж. Лишь за воротами шуваловского особняка они нарушили молчание, и высокая тень, переведя дух, спросила маленькую:

— Ну и где же твой извозчик, плутишка?

— За углом, барин, — ответила маленькая тень звенящим от радостного возбуждения мальчишеским голосом. — Я велел ему ждать там, чтобы наших не перебудить. Коней тотчас слышно…

— И откуда ума в тебе столько? — Высокая тень ласково ухватила за волосы мальчугана. — До ближайшей станции доедем на извозчике, а там уж, как Бог захочет…

Через несколько минут они уже тряслись в наемном экипаже. Вилимка глазел на ночную Москву и несказанно радовался предстоящему путешествию. Отвернувшись от него, Евгений выудил из кармана жилета записку. Он написал ее загодя, вымученно прося у матери прощения и пытаясь еще раз объяснить, почему он вынужден поступить именно так. «Она не поймет и не простит! К чему это?» Он разорвал записку на мелкие клочки и выбросил их на мостовую.

…Теперь Елена наконец вспомнила его лицо, несмотря на то что парня очень изменили отросшие буйные кудри цвета спелой ржи. В сентябре, обритый наголо, перепачканный сажей, он показался ей выходцем из ада, теперь же она увидела, что он молод и даже хорош собой.

Сломленная страхом и волнением, девушка бросилась к нему на грудь и разрыдалась, словно он и в самом деле был ей родным братом. Парень обнял ее и, утешая, стал гладить по голове. Разбойники недоуменно переглянулись, раздался глухой ропот.

— Что-то ты темнишь, Афанасий, — прищурив глаз, недоверчиво сказал атаман. — Девчонка-то из дворяночек — у меня глаз наметанный, а ты — мужичья кость. Какая она тебе сестра?

— Эк ты рассудил, Касьяныч, — нагло возразил парень, — хоть от родства отрекайся! Нет, мы с сестренкой из мещан происходим, а дворянку она из себя изображала по моей просьбе…

— Чтобы втереться к «хромому бесу»? — мгновение помешкав, догадался атаман. — Она приехала на его коне!

— Вот-вот, — подхватил Афанасий, — она украла у Савельева коня, как я велел.

— Тьфу! А мы-то думали, савельевская краля попалась!.. — в сердцах воскликнул разбойник с бельмом на глазу.

Атаман все же оставался в растерянности, он не знал, верить ли словам парня. Стоявший за его спиной Илларион мог бы легко опровергнуть эту явную ложь, но решил промолчать. Он прибился к шайке Касьяныча всего три дня назад и предпочитал не высовываться, хотя и был старым дружком атамана.

— Она будет жить в моей избе, — заявил Афанасий и повелительно добавил: — И коня отведите в мое стойло, само собой!

Разбойники долго смотрели вслед удаляющейся паре, пока тот, что с бельмом на глазу, не набрался ехидства и не обратился к Касьянычу с ядовитым вопросом:

— Что-то я не разберу, кто у нас нынче атаман, ты или Афанасий?

Атаман развернулся и со всего маху ударил вопрошающего кулаком в лоб. Разбойник не устоял на ногах и отлетел на две сажени, приземлившись спиной в сугроб.

— Ну а теперь разберешь? — наклонился над ним Касьяныч.

— Оно, пожалуй, что и разберу, — пробормотал тот, облизывая кровь, текущую с разбитой брови, — да только коня-то и девку мы везли тебе, а не ему…

Атаман лишь скрипнул зубами и обернулся, сверля взглядом Иллариона.

— Эй, Кремень! — назвал он его старым, разбойничьим именем. — Пойдем со мной в избу, покумекать надо…

Оказавшись в маленькой горнице, Афанасий первым делом зажег лучину, воткнутую в горшок с песком, и принялся растапливать покосившуюся печь, обмазанную вдоль многочисленных трещин глиной. Не чувствуя под собой ног, Елена присела на широкий топчан, покрытый попросту соломой. На этом первобытном ложе при желании могли бы уместиться пять человек, не говоря уже о клопах, блохах и других паразитах. «Кажется, у меня начинается жар», — подумала она, распахнув полушубок и оглядывая нищую избу. Низенькая горница выглядела нежилой и так заросла грязью и паутиной, что походила больше на пещеру, чем на человеческое жилье. На чердак вела лестница, и Елена предположила, что ее спаситель, скорее всего, обитает там.

— Как же это вас угораздило, барышня, оказаться одной на лесной дороге? — Афанасий наконец закончил возиться с печью и обернулся. Его лицо, освещенное отблесками прыгающего в топке огня, выглядело озабоченным и почти суровым.