Морской узел - Андрей Дышев

Я направил струю воды на фильтр. Тотчас оглушительно взорвалась рубашка мотора, выплеснулись в стороны раскаленные, покореженные потроха; меня отшвырнуло к противоположной переборке; по лицу хлестко прошлись кипящие брызги, и, сминая барабанные перепонки, отсек заполнило невыносимое шипение, с которым по силе мог сравниться разве что кипящий гейзер. Погас свет, но за мгновение до этого я успел увидеть, как из пола поднялся тугой водяной столб, и холодная вода с жирными маслянистыми разводами волной накатила на меня.

Безудержный колокольный звон стоял у меня в ушах, и мне чудился далекий крик Ирины. Ударяясь головой об острые углы отсека, я принялся искать в кромешной тьме лестничные перила. Вода прибывала очень быстро, и я чувствовал, что она уже добралась мне до пояса. «Пробоина, наверное, огромная!» – подумал я, но ликования по этому поводу не было, а если и было, то длилось оно всего лишь одно неуловимое мгновение. И коль самая главная цель была достигнута, а победа была столь очевидна, что нельзя подвергать ее сомнению, то я сразу забыл о ней, выкинул на мусорные задворки памяти. Жизнь как бы перезагрузилась и началась сызнова. Я с Ириной находился в трюме тонущего судна, и наше положение было страшным, почти безнадежным… Я ухватился за мокрый поручень, подтянулся на нем, вытягивая свое измученное тело из воды, и по-обезьяньи, работая только руками, полез вверх. Коленом ударился об острый край ступени, не без усилий поднялся на ноги. Под тяжестью воды, заполняющей машинное отделение, яхта заваливалась на корму, и боковая перегородка становилась полом. Мне приходилось упираться в нее руками. Несколько ступеней вверх дались мне с трудом. Вода догоняла, хватала меня за ноги, словно я спасался от разъяренной стаи холодных скользких тварей.

– Кирилл! – словно откуда-то издалека донесся до меня слабый голос, и я тотчас почувствовал, как Ирина обхватила меня за шею. Она еще что-то сказала, но я не расслышал; мне казалось, будто мои уши забиты ватными тампонами. Яхта накренилась еще сильнее, и мы уже были вынуждены лечь на перегородку, но вдруг корпус содрогнулся, налетев на какое-то препятствие, и яхта стала выравниваться в прежнее положение. Мы кубарем покатились по лестнице, хватаясь друг за друга, чтобы не потеряться в темноте; я вдруг погрузился в воду и подумал, что это уже конец, что трюм затопило полностью. Но, шумно плескаясь в узком проходе, словно в ванной, где играют развеселившиеся дети, вода вдруг схлынула, и яхта перестала переворачиваться, замерла в естественном положении. Прошло несколько секунд, и все стихло.

Мы с Ириной схватились за руки. Инстинкт заставил нас подняться выше, на последнюю ступень, до которой вода не добралась, и там мы прижались к двери и посмотрели на маленькое круглое окошко. За ним трепетал мутный зеленый свет, и проплывали, словно рыбки в аквариуме, пластиковый стаканчик, красная мыльница, размокший, с разбухшим ватным фильтром окурок… На фоне окошка был заметен темный, неузнаваемый силуэт Ирины. Я провел рукой по ее лицу.

– Все хорошо, – произнес я. – Яхта легла на грунт. Сейчас будем выбираться наружу.

Некоторое время мы сидели неподвижно, вглядываясь в темноту, прислушиваясь к тишине, которую иногда тонким пунктиром прерывал тихий треск вырывающихся наружу пузырьков, и привыкали к новым ощущениям. Они были странными, мгновения растягивались, как жвачка, а каждая минута казалась этапом, наполненным смыслом и значением. Как будто мы положили головы на плаху, и палач уже взмахнул топором, и острое лезвие, блеснув на солнце, понеслось вниз, со свистом рассекая воздух, как вдруг остановилось, замерло над нами, и мы не знали, сколько продлится пауза, и боялись пошевелиться.

– Хватит сидеть, – сказал я и, не выпрямляясь, стал осторожно спускаться по ступенькам, постепенно погружаясь в воду.

– Ты куда? – с тревогой спросила Ирина и схватила меня за плечо.

– Я осмотрю пробоину.

– А ты вернешься?

Она спросила об этом без какой бы то ни было рисовки и игры, совершенно серьезно, не исключая различные ответы. Никогда еще Ирина не вызывала во мне такой мучительной жалости, как сейчас.

– Конечно, вернусь, – ответил я.

– Ты, пожалуйста, обязательно вернись, – попросила она. – А то я без тебя тут сразу сойду с ума.

Я сделал глубокий вдох и, перебирая руками по поручню, опустился вниз. Детали искореженного мотора уже были холодными и такими скользкими, что мне трудно было удержаться за них. Кое-как ухватившись за зубчатое колесо, я протиснулся между острых краев разорванного кожуха, вытянул руку вниз, стараясь дотянуться до краев пробоины, и неожиданно зачерпнул ладонью горсть донного песка. Это вызвало у меня странное чувство. Вроде я ощутил краешек свободы и жадно, с наслаждением растирал в ладони мелкие камешки; но едва я представил себе морское дно, отделенное от воздуха и солнечного света многометровой толщей воды, как мне стало жутко. Легкие уже судорожно сжимались в груди, требуя вдоха, и я из последних сил потянулся руками ко дну, растопырил пальцы и коснулся рваного, усеянного острыми заусенцами края пробоины. Видимо, при ударе о морское дно вертикальный киль сломался, и пробоина плотно прижалась к грунту, как вантуз к полу. Я не смог даже просунуть ладонь между песчаным дном и днищем яхты.

Я вернулся обратно и долго не мог отдышаться. Ирина держала меня под мышку, будто боялась, что я упаду в воду и утону.

– Ну, как? – спросила она.

Я лишь кивнул головой. Отдышавшись, я снова стал спускаться в воду.

– Ты лучше чаще ныряй, но на меньшее время, – попросила Ирина. – Мне так будет спокойнее.

Я попытался рыть проход под днищем. Одной рукой держался за край пробоины, а другой выгребал из-под нее песок. Это был сизифов труд, так как песок, словно жидкая каша, тотчас затягивал малейшую лазейку под днищем.

Я нырнул в третий раз и попытался подрыть проход с другой стороны пробоины.

Потом я сидел на ступеньке, тяжело и часто дыша, и с моих мокрых волос мне под ноги падали капли, с приглушенным звоном разбивались, чем-то напоминая звуки гитарной струны, если ее перетянуть платком. Ирина снова ни о чем не спрашивала. Она оставляла себе надежду, которой у меня уже не было.

– В фильме про подводников, которые сидят в затонувшей лодке, все не так, – тихо произнесла она. – Там у них звучит трагическая музыка… А здесь – тишина. И нет перерывов на рекламу колготок или жвачки.

Я хотел обнадежить Ирину и сказать ей, что власти наверняка уже подняли тревогу и отряды спасателей-подводников спешат нам на помощь. Но для того, чтобы говорить убедительно, надо хотя бы немножечко верить в то, о чем говоришь. А я не верил. Затопленная яхта с полутораста килограммами пластида стала бы неплохим козырем для Сиченя. Но прежде, чем извлекать ее из воды и приглашать журналистов с фотоаппаратами и видеокамерами, козырь надо соответственно подготовить: погрузить в яхту чернобородые трупы «исламских фундаменталистов» и завернутых в черное «шахидок». Тогда затопленная яхта сыграет свою мрачную роль. А пока ее не побеспокоит и не посетит никто.