Великая Испанская империя - Томас Хью

После испанского завоевания Лусона и основания Манилы встали вопросы, которые следовало решить: как быть с рабовладением на островах, как и кому раздавать энкомьенды и как выстраивать отношения с Новой Испанией, где в настоящее время пребывала политическая власть.

Что касается рабовладения, мнения разделились. Завоеватели хорошо помнили историю Бартоломе де Лас Касаса, его идеи циркулировали по всем территориям под испанским владычеством, равно американским и азиатским. Августинский монах Диего де Эррера, уроженец Сан-Педро-де-Рега близ Асторги, по возвращении в Испанию с Филиппин докладывал о чрезмерном рвении поселенцев:

Такого рода заявления Военный совет в Маниле счел достойным поводом для войны. Было решено, что любая деревня, которая придерживается схожих взглядов, подлежит уничтожению на законных основаниях, а всех ее плененных жителей дозволяется обращать в рабство, если в стычке погибнет кто-либо из испанцев, но при условии «обоснованности действий погибшего и достойности его поступков»‹‹654››. Стоит указать, что одним из первых ходатайств подобного рода, поданных вице-королю Новой Испании, была просьба легализовать рабовладение. Причем ходатайство отправили в Новую Испанию еще до того, как Легаспи покинул остров Себу и перебрался на Лусон‹‹655››.

Военный совет не стал дожидаться ответа из Америки и приступил к решительным действиям. Не приходится сомневаться в том, что на Филиппинах продавалось множество рабов, что их, так сказать, импортировали и продавали, в точности как в прочих регионах испанской империи. Существовал, по выражению историка Хуана Хиля, «подпольный трафик» рабов из португальской Индии на Филиппины, а также в Макао. Большинству рабов клеймили лбы перед продажей‹‹656››. В испанских домах на Филиппинах рабами являлись, как правило, китайцы, но встречались и чернокожие из Африки.

Второй причиной разногласий среди испанцев на Филиппинах были энкомьенды, первые из которых стали возникать на Себу с января 1571 года. Ряд владений (с землей и людьми) передали в управление от имени короны, а еще было сорок восемь частных, крупнейшее из которых, площадью 3000 гектаров, досталось Херонимо де Монсону, одному из ближайших соратников Легаспи‹‹657››. В первые годы испанского заселения Филиппин на острове Негрос возникло шестнадцать энкомьенд, двенадцать появилось на Лейте, одиннадцать на Сибабоа, острове неподалеку от Лусона, и три на Себу‹‹658››. Когда территорию самого острова Лусон делили между поселенцами, энкомьенду на 8 тысяч душ получил предприимчивый Мартин де Гойте.

Эти энкомьенды в Америках именовались encomiendas suavizadas («энкомьенды ослабленного режима»), то есть хозяйства, владельцы которых были вправе принуждать naturales к труду в обмен на предоставление защиты и наставлений в христианской вере‹‹659››. Но на Филиппинах привычное уложение изменили с таким расчетом, чтобы дань невозможно было подменять личным служением. Вскоре среди испанцев началось оживленное обсуждение вопроса, позволено ли филиппинцам приносить дань, что называется, натурой‹‹660››.

Еще одной модификацией базовых принципов энкомьенды на островах стала так называемая система поло, согласно которой naturales делились на repartos (категории), регулярно получавшие плату за кратковременные принудительные работы (сорок дней в год). Применение системы поло облегчалось тем обстоятельством, что у naturales аналогичное разделение существовало и до прибытия испанцев. Прежняя «сословная» система Филиппин частично сохранялась, чтобы naturales-плебеев можно было привлекать к таким задачам, как рубка деревьев, строительство кораблей, обслуживание пушек и изготовление такелажа. При необходимости их также принуждали к службе на галерах.

Как и следовало ожидать, сразу после выделения первых энкомьенд среди испанцев начались споры о том, на какой срок предоставляются эти владения: на одно поколение, на два или в вечное пользование. Полагаю, читатель не удивится, узнав, что окончательное решение так и не было принято.

Третьим элементом испанского правления на Филиппинах были плавания так называемого «манильского галеона», который начал безжалостно торить путь из Новой Испании и обратно с 1570-х годов и являлся необходимым условием поддержания политико-экономического единства Новой Испании и Филиппин‹‹661››. Начнем с того, что количество кораблей, ежегодно пересекавших Тихий океан в направлении от Манилы к Акапулько, сильно варьировалось. По-видимому, в первые годы делалось по четыре рейса, хотя всего три корабля прибыли в Акапулько в 1570 году. Первый полноценный груз китайских товаров, судя по всему, отправили в Акапулько в 1573 году. С тех пор галеоны пересекали океан ежегодно вплоть до восемнадцатого столетия.

В ходе этих примечательных перевозок в Акапулько из Манилы стали поступать спиртные напитки, лекарства, шелк, хлопок и фарфор (китайский, разумеется), а обратно шли поставки оливкового масла, европейского и американского сукна, вина, свинца, олова, золота и, конечно и прежде всего, мексиканского серебра. Однажды галеон прибыл в Новую Испанию с полным трюмом товара, но без единой живой души на борту, поскольку команда бесследно исчезла: «Этот призрак вошел в гавань сам по себе»‹‹662››.

Одна поставка 1581 года предназначалась для Кальяо в Перу, но была перенаправлена в Акапулько. Высокая ценность мексиканского серебра и немалый спрос на него в Китае способствовали постоянному притоку диковинок и разнообразных желанных товаров из Китая в Новую Испанию. Это обстоятельство, вне сомнения, побуждало испанцев уделять Маниле все больше и больше внимания, благодаря чему Манила вскоре превратилась в огромный мультикультурный город‹‹663››.

Наиболее очевидным следствием упомянутых плаваний галеонов в Акапулько и обратно было то, что каждый год город Манила на несколько месяцев становился грандиозной торговой ярмаркой. Порт оккупировали временные китайские рабочие, а в гавани появлялось громадное число китайских судов. Так, в 1595 году в манильской гавани насчитали пятьдесят китайских судов‹‹664››.