Ветвящееся время: История, которой не было - Владимир Лещенко

Будучи по ханжески религиозной (при этом имея иногда по четыре любовника разом и устраивая скандалы с матерной бранью придворному священнику), она неуклонно соблюдала посты, следя, чтобы так же поступали и все окружающие.

Даже высшим сановникам, как, например, канцлеру Бестужеву-Рюмину, требовалось разрешение константинопольского патриарха на небольшое отступление от правил поста.

А вспомнить пресловутые пятнадцать тысяч платьев и пятнадцать (по другим данным – не то двадцать, не то двадцать две) усыпанных бриллиантами корон на фоне громадных долгов. Или то, что только на постройку Зимнего дворца ушло около миллиона рублей за шесть лет.

…Если говорить о вещах более серьезных, то при ней – нечто подобное произойдет только при последнем Романове, возникнет, своего рода, теневой женский кабинет министров, состоящий из разнообразных приживалок, прихлебательниц, сплетниц. Тут всем заправляли Мавра Шувалова и двоюродная племянница Елизаветы Анна Воронцова (в девичестве Скавронская), а также некая никому не известная «Елизавета Ивановна», своего рода, министр иностранных дел. «Все дела через неё государыне подавали» – отметил современник. Главным же занятием сего кабинета были сплетни, наушничество, мелкие интриги и натравливание придворных друг на друга – занятие, доставлявшее императрице «великое удовольствие». Именно тут был основной центр власти, именно тут делалась политика, раздавались чины, важные должности и титулы.(41,238) Можно смело сказать – то был первый «коллективный Распутин» в отечественной истории.

Наконец, отметим еще одну деталь, для монархической державы весьма важную. Елизавета не сумела дать государству законного наследника. Официального брака она избегала, хотя перебрала немало кандидатов в консорты – от французского принца до собственного племянника. При этом переменила немало фаворитов – и тайных и явных, и сочеталась морганатическим браком с бывшим певчим придворной капеллы, но даже этот союз остался бездетным (по крайней мере, насколько известно историкам). Что интересно, будучи столь суровым к Софье за ее «галантов», те же историки довольно снисходительны к плеяде русских императриц XVIII века, хотя все они, за вычетом только несчастной Анны Леопольдовны куда как опередили сестру Петра в данной области.

Что касается моральных и деловых качеств высшего света при ней – а ведь, как известно, с одной стороны «Короля играет свита» а с другой – «Каков поп – таков и приход», то это была «придворная мундирная лакейская, мало чем отличающаяся от ливрейной», где действительный тайный советник и президент коллегии (министр) Одоевский во время карточной игры воровал деньги у Алексея Разумовского и выносил их в шляпе своим слугам в переднюю, а сам Разумовский, напившись пьяным, порол плетью президента военной коллегии графа Петра Шувалова.(41,261)

«Показать свой ум они умели только во взаимном злословии; заводить речь о науке, искусстве или чем – то подобном остерегались, будучи круглыми невеждами; половина этого общества… наверное умела читать, и едва ли треть умела писать». Великосветское общество при ней сочетало, казалось, несочетаемые черты – презирало все русское, и одновременно – пренебрегало всякой, даже поверхностной, европейской образованностью.

И тут необходимо указать на одно немаловажное последствие «радикальных реформ» Петра I.

Несмотря на эту свою внешнюю радикальность (скорее даже – во многом благодаря ей), русский правящий слой по большому счету остался практически тем же самым, что и в веке XVII.

Его представители в большинстве были такими же ограниченными и необразованными боярами и детьми боярскими, только что сменившими бороды и шубы на камзолы и парики, получившими звучные заграничные титулы и наскоро придумавшими себе гербы, да еще научившимися к месту и не к месту употреблять немецкие и латинские слова, перемежая их нецензурными выражениями. Подлинно просвещенных людей было почти так же мало, как и до Петра, но прибавился еще и глубокий комплекс неполноценности по отношению к Европе, от которого дворянство излечила, да и то не до конца, только война 1812 года.(109,178)

Добавим к этому, хотя прямо это к теме не относится (но полезно в качестве характеристики общества), что практически всё ученое сословие в России – от горных мастеров и врачей, до профессоров, было представлено иностранцами.

Даже русской историей занимались почти сплошь немцы – все эти Байеры, Шлетцеры, Миллеры – а потом позднейшие историки только ахали, да доказывали очевидные в общем-то вещи, ниспровергая пресловутую «норманнскую теорию».

И сама Елизавета как нельзя лучше соответствовала своему окружению.

То, что при «дщери Петровой» резко – сравнительно с предшествующими отнюдь не мягкими временами усилился крепостной гнет, продолжилась практика ликвидации всех «вольных разночинцев», которых всеми правдами и неправдами старались «приписать» к имениям, фабрикам, или забрать в рекруты – это уже, с точки зрения иных историков, незначительные мелочи. Так же как и рост подушной подати. А между тем именно при Елизавете крепостные были изъяты из числа лиц, приносивших присягу императорской власти – был сделан еще один важный (но не единственный) шаг, в направлении превращения основной массы населения в рабов – процесс, доведенный до конца ее невесткой – Екатериной II (она же Софья Анхальт-Цербтская).

Бог бы с ним – ограничением жалких прав жалких простолюдинов – только вот кроме всего прочего, эта политика порождала усиливающееся бегство земледельцев из пределов страны – как и при ее отце. Русские крестьяне охотно переходили в Речь Посполитую, предпочитая работать на польских магнатов, и даже переселялись в Иран, строя флот Надир-шаху. Точно так же как мелочью, почти не стоящей внимания могло бы быть сочтено резкое ограничение веротерпимости, сравнительно даже с петровскими временами. Указы 1741 – 42 годов предписывали перестроить в православные храмы все строящиеся протестантские кирхи, и – что было чем-то неслыханным прежде – запрещали богослужение по армяно-грегорианскому обряду. Были возобновлены гонения на старообрядцев, восстановлена двойная подать для них, и введено обязательное ношение шутовских кафтанов с красным воротником для них. Запрещено было переходить из православия в «раскол».(86,15)

Зато, возражают иные, как блистательно русская армия проявила себя на полях Семилетней войны, взяв Берлин и едва не стерев Пруссию с лица земли.

Что война велась по сути во имя интересов Австрии и Франции – предпочитают забыть.

Кстати, если уж говорить о чисто военных вопросах, то произведенные в фельдмаршалы Елизаветой Апраксин и Разумовский мягко говоря, сильно уступали, тому же отстраненному и сосланному старику Миниху в военном искусстве.

В ходе Семилетней войны Апраксин всякий раз готов был бежать от пруссаков, и только храбрость солдат и умение подчиненных ему офицеров и генералов спасали положение. Что же касается Разумовского (так же как другого высокопоставленного деятеля елизаветинской эпохи – Безбородько), то все свои чины, почести и богатство, он заработал, отнюдь не на поле боя или в тиши министерских кабинетов, а в постели у императрицы. Между прочим, именно стараниями Миниха иностранные наемники на русской службе были лишены преимуществ в жаловании и производстве в чины, которые они имели в петровскую эпоху, и на службу перестали брать всяких проходимцев и авантюристов. Велено было принимать лишь тех офицеров, «кои в знатных европейских армиях служили», и могли представить надлежащие бумаги.(23,Т.1,70)