Ветвящееся время: История, которой не было - Владимир Лещенко

С тех самых пор и почти на столетие определилась одна важная черта русской политики – наличие при дворе «иностранных» партий, зачастую оказывавших определяющее влияние на политику России.

Самым, пожалуй, известным из подобных случаев был заговор, завершившийся убийством императора Павла, в котором в роли руководящей и направляющей инстанции выступил английский посол Уитворт, целью которого было возвращение России в ряды врагов Бонапарта – ибо того требовали английские интересы.

Возвращаясь к свергнутой династии, отметим одну немаловажную вещь – короткое правление Анны Леопольдовны было на редкость милостивым.

Своими указами она отменила еще петровский запрет на строительство каменных зданий по всей империи (за полтора десятка лет, прошедших со смерти Петра, его так и не удосужились отменить), отменила так же взыскание недоимок и проведенную было секуляризацию церковного имущества.

Акты ее содержали большое число всевозможных награждений и пожалований.

Под руководством Остермана началась реформа государственного аппарата, призванная навести порядок в этой сфере.

Конечно, положение было далеко не блестящим. Имели место и расстройство государственного управления, и непоследовательность в политике, и полицейские строгости – но ведь и елизаветинское правление (да и не только оно) отличалось теми же недостатками.

Одним словом, серьезных причин для недовольства ни в стране, ни в правящем классе не было (не считая того, что людям свойственно вообще желать лучшего в отношении власть предержащих).

Но причины недовольства были у гвардии. К этому времени гвардия почти окончательно стала придворным войском, своими пороками уподобившись янычарам или стрельцам в их худших проявлениях.

Дисциплина была просто ниже всякой критики. Из месяца в месяц повторялись приказы о пресечении «своевольств» и «обид», как между гвардейцами (проблема неуставных взаимоотношений стояла остро уже тогда), так и между гвардейцами и обывателями.

Несмотря на все ширящееся применение наказаний, в том числе и телесных, гвардейцы «являлись на службу в немалой нечистоте», «безвестно отлучались» с караулов, играли в карты «на кабаках» в служебное время, «чинили обиды» обывателям, устраивали на улицах драки и пальбу, избивали полицейских, многократно впадали во «французскую болезнь», не желая воздерживаться» (лечиться), и даже воровали (Дворяне! Шляхетство! – Авт.).

Солдаты и офицеры Семеновского и Преображенского полков были уличены в том, что крали посуду из дворца князя Черкасского, а гренадер Наумов вломился в дом французского посла, и потребовал денег. (86,8)

Пьянство приобрело невероятные размеры, и неоднократно издавались приказы анекдотического содержания: «чтобы не было пьяных в строю».

Принц Антон, получивший звание генералиссимуса, попытался подтянуть дисциплину – и тем самым, вызвал ненависть рядовой массы гвардейцев, по крайней мере, значительной ее части.

Отметим это обстоятельство – ударной силой переворота были именно низы, в то время как офицеры сохраняли верность династии – об этом будет подробнее сказано ниже.

Более того – никакой «партии Елизаветы» в верхах, при ближайшем рассмотрении, не обнаруживается, и правительство при ней состоит, в основном, из деятелей прежней эпохи, включая и сподвижников Бирона.

А непосредственно руководство заговором взяли на себя вовсе не офицеры или представители знатных русских фамилий – как принято полагать, а врач Елизаветы (и, возможно, любовник), француз Лесток, и такой же иностранный авантюрист Шварц. (86,10)

С августа 1741 года в гвардии распространяется недовольство. Тайная Канцелярия скрупулезно отмечает данное обстоятельство. Только один пример – два рядовых Измайловского полка, на претензии капрала по поводу неудовлетворительной службы и его напоминание о присяге, ответили: «… ты черту присягал, а не государю» (вот так – ни больше ни меньше).

А между тем, среди претензий, выдвинутых против Антона Брауншвейгского рядовыми гвардейцами, были в сущности обычные дисциплинарные меры, такие, как запрет обращаться к вышестоящему командованию помимо непосредственных начальников, запрет топить печи в казармах «годными» бревнами и досками, а так же приказ ликвидировать расположившиеся вблизи казарм «рогожные нужники» (явно не радовавшие ни взор, ни обоняние).(86,9)

И – весьма показательно – одним из мотивов, толкнувших гвардию в объятья Елизаветы, был приказ готовиться к выступлению на театр военных действий в Финляндию – точно так же, как спустя два десятка лет, аналогичное намерение станет одним из поводов к свержению Петра III.(12,448)

И предупреждения английского посла и сведения, собранные Тайной Канцелярией, не остались без внимания.

Но – удивительно – ни ветераны политики петровских времен, такие как Миних и Остерман, уже пережившие не один переворот, ни искушенные в интригах придворные Анны Леопольдовны, не придали всему этому должного значения.

И сама Анна Леопольдовна, 23 ноября (накануне переворота), побеседовав с Елизаветой в о заговоре, ограничивается… родственным внушением, приказав сообщить Остерману, что Елизавета «ничего не изволит ведать».

Фактически – милует родственницу, совершившую тягчайшее государственное преступление, во все времена приведшее на плаху немало особ царственной крови.

Достаточно сказать, что куда менее реальные поползновения царевича Алексея стоили жизни и ему, и его окружению.

Тут еще раз не без горечи согласишься – в России правителю простят все, кроме слабости и гуманизма.

И этот разговор стал последней каплей – Елизавета и ее немногочисленные сторонники начали лихорадочно действовать.

Их действия представляли собой чистейшую импровизацию – несколько приближенных, вместе с немногими примкнувшими к заговору гренадерами, отправились в гвардейские казармы, где, по недавно введенным правилам в ночное время отсутствовали офицеры, и принялись агитировать солдат перейти на сторону Елизаветы.

Затем туда же явилась сама Елизавета, обратившись к уже «распропагандированным» солдатам с речью, где просила спасти ее от неназванных «врагов», которые угрожают де ее жизни.

И в тот момент, когда в Тайной канцелярии допрашивали нескольких солдат, ложно объявивших «слово и дело государево», а двор Анны Леопольдовны веселился на своем последнем балу, рота выступила в поход. По пути отдельные команды были посланы для ареста высших сановников Анны Леопольдовны – Миниха, Остермана, канцлера Головкина, министра двора Левенвольде и близких им лиц.

Это, наверное, единственный пример того, как столь малыми силами удалось захватить власть в такой огромной стране.

Караул Зимнего дворца, из состава Семеновского полка, сопротивления не оказал. Однако, к чести офицеров, отметим, что ни один из них не поспешил выразить свою преданность, а дежурного офицера роты, поручика Бергмана, пришлось даже взять под стражу.