Тайна оберега - Татьяна Милях

Вручив невесту заботам ключницы и дворовых слуг, Евсей вызвал дядьку:

– Прохор Алексевич, распорядись, чтоб воевода дружину собрал. Да наготове пусть будут, если вдруг пан Залевский со своими разбойниками пожалует.

– Думаешь, осмелится?

– С него станется. Лучше поберечься, – нахмурился Левашов. – После свадьбы гонцом поскачешь в Москву, сообщишь, что здесь я и намерен сам суд вершить. Пусть представителей царских пришлют, коли сомневаются. Ну, а если пан Зеленский обвинителем Таяны выступать намерен, добро пожаловать, встречу. Но только пусть один приезжает, без своих гусар.

– А если в Судебном Приказе потребуют в Москву явиться с девчонкой?

– Ну, ты объясни там разумно, что не с руки сейчас ей по дорогам скитаться. Тем более распутица вот-вот начнётся.

– Ой, Евсей, как бы не осерчал на тебя царь, – вновь засомневался Прохор.

– А чего ему серчать? Какая разница, где суд состоится? Мало ли других дел в Златоглавой, чтобы за каждую девку тревожиться? Защитником её выступишь? – взглянул Левашов на дядьку. – Или мне кого другого искать?

– Да чего уж там. Выступлю, тем паче более других в деле разбирался.

Стараясь соблюсти хоть какие-то приличия, Евсей к Таяне в этот вечер не пошёл, только вызвал ключницу и передал с ней украшенные жемчугом золотые колты64.

– Возьми, Антонина Тихоновна, завтра невесту мою в них обрядишь, – приказал князь.

Взглянув на украшения, женщина восхищённо выдохнула.

– Отродясь жемчуга такой красоты не видывала. Откуда ж такой? Заморский, видать?

– Да нет, мать, наш, местный. Русалочьи то слёзы.

– Не может быть! – вылупила ключница глаза и заволновалась. – Кому русалка свои слёзы подарила, такого человека ни одна хворь, ни напасть не возьмёт. Сила в них великая. Как же она тебе их нагоревала? – удивлялась Антонина.

– Это невесте моей спасибо сказать надо. Эти слёзы ей предназначались, и жемчуг этот ей и носить, – улыбнулся Левашов.

Женщина только настороженно взглянула на господина и, перекрестившись, подумала: «Знать, непроста девка эта, раз сама русалка о ней печётся». Ключница ушла, а князь, ворочаясь на перинах, вспоминал Таяну. Как же ему хотелось обнять и приласкать любимую, нашёптывать ей ласковые слова, жарко целовать медовые губы, касаться нежного тела. «Ничего, голубка моя, дольше в разлуке маялся, уж одну ночь пережду», – успокоил себя Евсей и вскоре уснул.

Утро яркими лучами вломилось в светлицу. В этот знаменательный день Левашов поднялся рано, желая лично распорядиться о предстоящем праздничном пире, а всё уладив, облачился в свадебный наряд и вышел во двор.

Памятуя о наказе господина, челядь старалась не болтать о венчании, и свадебная процессия добралась до церкви, не привлекая особого внимания. Кроме самых близких друзей и преданных слуг, в церкви никого больше не было. Во время таинства Таяна, слабо понимая, что с ней происходит, стояла ни жива ни мертва. Голос священнослужителя, гулко отражаясь от стен и купола храма, звучал в ушах мерным журчанием, мерцание свечей расплывалось в глазах, и всё действо происходило, словно в тумане.

Девушка изо всех сил держалась и старалась не упасть, ей казалось, будто удивительный сон продолжается, и если она пошевелится, всё сразу исчезнет: и церковь, и священник, а главное – Евсей. Но слова отца Онуфрия вдруг вернули её в реальность, и Таяна окончательно поняла: нет, всё это происходит с ней наяву. Любимые глаза дарят ей нежность, и пришло время обменяться кольцами. Левашов не менее невесты казался взволнованным: наконец, он венчается с той, что мила его сердцу, и это понимание заставляло душу мужчины петь от счастья.

У алтаря стояла и вторая пара молодожёнов. Прохор с Пелагей, похоже, тоже плохо понимали, что говорит священнослужитель, и обоих буквально бросало то в жар, то в холод. Пламя свечей трепетно вздрагивало, повторяя взволнованный танец горячих сердец, а когда отец Онуфрий повелел венчающимся поцеловаться, лица влюблённых озарились счастливым светом.

По окончании обряда над городищем разнёсся ликующий колокольный звон, и сияющие молодожёны вышли из храма. Им казалось, что это не колокола, а их души звенят от радости, разнося над землёй торжествующую песню любви. Княжеские дружинники и набежавшие крестьяне осыпали молодых добрыми пожеланиями, улыбками и хлебным зерном, а далее всех ждало щедрое застолье.

Столы на брачном пиру ломились от яств и хмельного мёда, и не беда, что в трапезной не собрались именитые бояре. Зато веселья и заздравных речей было в обилии, а счастья молодым желали от всей души и чистого сердца. Единственное, о чём несколько печалился княжич, так это об отсутствии родителей. «Да, отец дюже осерчает за моё самоуправство», – понимал Евсей, но ни на миг не пожалел о содеянном.

Наконец, пришло время молодожёнам уединиться.

Оставшись в опочивальне одни, Евсей и Таяна задыхались от предвкушения.

– Господи, Евсей, как же так. Теперь я тебе жена? – сверкнув огромными глазами, до конца не верила девушка.

– Жена, – наслаждаясь звуком этого слова, подтвердил княжич и прикоснулся губами к её виску.

– Ой, боюсь я! – качнув мерцающим жемчугом колт, переживала Таяна. – А как на суде пан Залевский верх возьмёт. Что тогда?

– Не возьмёт. Не позволю, – пообещал Левашов и, неспешно сняв с неё украшения, заключил в объятия.

Не помня себя от счастья, Таяна растворилась в блаженстве. От пылких признаний любимого горячая истома растеклась по ставшему удивительно податливым телу. Крепкие объятия приводили её сердце в трепет, горячие поцелуи заставляли таять, а нежные ласки – откликаться тихим стоном.

Окунувшись с головой в манящий омут, Евсей захлёбывался страстным наслаждением. Медовый запах волос Таяны пьянил, трепетные губы сводили с ума, а касаясь шелковистой кожи желанной женщины, он просто купался в сладком упоении. Как не сжигала мужчину страсть, но памятуя, что теперь они не одни, Евсей старался быть осторожным. Безмерное ликование переполняло его грудь, а в ушах звенела весенняя капель. Или то был звук серебряных колокольчиков? – не понимал Левашов. А может, это дивные русалочьи жемчужины вновь сыпались в воду?

Нет, то взволнованное дыхание любимой ласкало слух княжича, и в его сознании вдруг зазвучали колдовские слова. Только теперь его преследовал другой таинственный шёпот: «Ты нашёл своё счастье, Евсей… – шелестел ветер за окном.– Ты вернул своё счастье, – мурлыкал дремавший на лавке кот. – Здесь твоё счастье, – вздрагивали огненным всполохом свечи. – Вот оно счастье, – трещали в очаге поленья. – Счастье, счастье, счастье», – стрекотал за печкой неугомонный сверчок.