Тайна оберега - Татьяна Милях

– Успокойся, свет моих очей. Я сама схожу, посмотрю на ведьму эту, – задумчиво проговорила мать. – Тогда и разговоры вести будем. Уж на меня-то её чары не подействуют, – усмехнулась она и подошла к стражникам. – Небось, пропустите на невестушку посмотреть?

Дружинники смущённо переглянулись, неуверенно потоптались, но перед княгиней расступились.

Заслышав шум, Таяна пыталась через заиндевевшее окошко разглядеть, кто же это пожаловал. Толпившиеся на дворе люди казались ей незнакомыми, и девушка не знала, как ей поступить. В отсутствии мужа хозяйка должна встретить гостей, понимала она, и, обеспокоенно поглядывая на дверь, ожидала появление ключницы или холопки в надежде расспросить их о визитёрах. Пёс приподнял морду и тоже устремил нос к двери, но не рычал, и Таяна несколько успокоилась: Гром наверняка бы подал знак, если бы к ней направлялись чужие люди. Наконец дверь распахнулась, но вместо ключницы на пороге появилась женщина, одетая в дорогие боярские одежды. Вглядевшись в черты незнакомки, Таяна сразу догадалась, кто перед нею, и, поднявшись с места, насколько могла, поклонилась в пояс.

Задержавшись в дверях, Евдокия изучающе оглядела невестку. Девушка подняла на неё огромные перепуганные глаза, покраснела и, явно не зная, каким образом спрятать свой живот, виновато потупившись, начала нервно теребить косу. Княгиня подошла ближе и, пристально взглянув, спросила:

– Любишь его?

Таяна покраснела ещё больше, а женщина, улыбнувшись, сама ответила:

– Вижу, что любишь. И Евсей, похоже, тебя любит, – вздохнула Евдокия и, опустившись на скамью, продолжала рассматривать невестку. – Ты внука мне роди… Крепкого, – вдруг строго сказала княгиня и, сложив руки на коленях, миролюбиво добавила: – Присядь, давай поговорим.

Женщины беседовали долго. Фёдор Петрович, оставаясь в трапезной, уже заждался жену и, как только княгиня вернулась, тут же поднялся с лавки.

– Ну и как там ведьма?

– Да никак.

– Что значит «никак»? – начал злиться князь. – Видала её? Что сказала?

– Видала… – согласилась Евдокия и пожала плечами. – А что тут говорить? Скоро нас с тобой бабкой с дедом сделает.

– В смысле? – захлопал глазами Фёдор Петрович.

– Ой, до чего ж ты, свет мой, бестолковый, – покачала женщина головой. – Ребёночка она ждёт от сына нашего.

Мужчина, открыв рот, непроизвольно опустился на место, но немного оклемавшись, вновь нахмурился.

– А с чего ты взяла, что это ребёнок Евсея? – не хотел сдаваться князь.

Евдокия улыбнулась:

– С такими глазами, как у неё, не лгут. И поляк этот, я уверена, напраслину на девчонку наговаривает. И Евсей наш не дурак, знает, что делает.

– Не дурак, говоришь? На холопке женился – и не дурак?!

– А кто сказал, что она холопка?

– Так Фрол сказал.

– Ой, Фрол! – фыркнула княгиня. – Нашёл, кого слушать. При княжьем дворе и бояре служат. Вон как Прохор наш. Это ещё разобраться надобно, кто её мать да отец.

– Это как же разобраться?

– Так вот Евсей наш и разберётся. А на худой конец князь вправе и вольную своему рабу дать.

– Да где ж это видано?! – вспыхнул отец. – Нищую холопку за князя выдать? Где тот поп, который посмел обвенчать их?

– А что ты сделаешь? – усмехнулась Евдокия.

– Что?! Этот брак признают незаконным! – вскинул Фёдор подбородок. – Думаешь, я не смогу его в бараний рог скрутить?

– Сына хочешь несчастным сделать? – прищурилась мать.

– У него наглости хватило пойти против родительского слова да осуждения людского, а я его жалеть должен?

– И что, родительское благословение тебе самому много счастья принесло? – вдруг со злостью взглянула на мужа Евдокия. – А молва людская? – покачала она головой. – Да… Как же на неё не оглядываться? Люди сами живут, любви не ведая, а тех, кто посмеет вопреки им счастливым стать, осуждают люто, – задумчиво усмехнулась княгиня и вдруг нахмурилась. – Люди поговорят да и успокоятся, а любовь останется.

– Придумаешь тоже! Любовь! Нет никакой любви!

– Так ли, Фёдор? – пристально взглянула женщина. – Мало мы с тобой маялись, так ты и сыну такую же участь уготовить хочешь?

– Ты о чём это? – растерялся князь.

– Сам знаешь, – неожиданно твёрдо сложила губы Евдокия. – Хоть и женился на мне, а ведь не любил ни капельки. Думаешь, не знаю, что всё время к холопке своей бегал? А как ребёночек у ней мёртвый родился, она в монастырь подалась, грехи замаливать, да там и померла. А ты потом сколько горевал по ней? А как перепьёшь, так всё меня Марьюшкой называешь, – проговорила женщина и, отвернувшись, заплакала. – Всю жизнь любви от тебя ждала, да так и не увидела.

– Разве я обидел тебя когда? – растерялся князь. – Уважал всегда, пальцем не тронул.

– Всё так, – тяжело вздохнула Евдокия. – Да только не любил… И сам мучился, и меня мучил. А ради чего? Ради людской молвы? Ради гордыни родительской? Ради приданного богатого? Разве деньгами да спесью чужой сердце откупить можно? Вон я своим приданным тебя осчастливила? – с тоской взглянула она на мужа, и Фёдор виновато опустил голову, но, не желая сдаваться, вновь нахмурился.

– Может, девка именно на казну княжескую и позарилась? И околдовала сыночка нашего?

– Это Прошка тебе наплёл? – усмехнулась Евдокия. – А то Евсей сам не видит…

– Ни за что! – громыхнул кулаком по столу Фёдор. – Не бывать этому! Чтобы мой сын на ведьме женился?!

Женщина покачала головой и молча вышла, а Фёдор, посмотрев ей вслед, злобно стиснул челюсти.

«А права она, – понимал князь. – Не было у нас счастья. Вроде и жизнь прожили, и сына народили да вырастили, но сколько времени прошло, а всё словно чужие». В самом деле, сердце Фёдора всегда тянулась к Марусеньке. Не решился он тогда, как Евсей, поперёк отца пойти, не сумел наплевать на мнение людское. Так до последнего дня только по ней, по холопке безродной, и сох. Отец помер давно, людям дела до него нет, а жизнь прошла, и ничего уже не воротишь. Фёдор тяжело вздохнул, но упрямство вновь всколыхнулось в княжеской груди:

– Мальчишка будет спорить со мной?

– А что ты с ним сделаешь? – ехидно кольнуло сердце. – Проклянёшь? Из-за самолюбия непомерного мало любви лишился – от сына родного откажешься? И внуков не признаешь?

Раззадоренный поступком наследника Фёдор сердито насупился, но, споря сам с собою, разумно промолчал.

«Ладно, зачем понапрасну воздух сотрясать. Скоро Евсей вернётся, тогда и поговорим», – подумал князь и, сердито попыхтев, словно тесто на опаре, пошагал в предоставленную ему опочивальню.

Покинув Хлепень, Евсей поспешил в соседнюю деревню. Разыскав куму деда Дорофея, княжич взялся за расспросы. Баба действительно оказалась всезнающей и разговорчивой. Левашову приходилось только дивиться, каким образом в голове неграмотной крестьянки умещалось столько имён, и как она не запуталась во всех родословных хитросплетениях, причём не только своих, но и всех соседей и даже людей из окрестных деревень.