Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Смею надеяться, что я им понравлюсь и они будут достаточно доброжелательны. В любом случае, как только они увидят Поля Мишеля, то сразу же его полюбят, я в этом не сомневаюсь.

Но он не разделял ее материнской слепой любви к своему сыну и смотрел на нее с большим сомнением.

— На это даже не рассчитывай. Моя мать никогда не занималась ни мной, ни моей сестрой Агнес, и до восьми лет я чаще виделся с няней и гувернанткой. Потом меня отправили в школу, и на этом наши с ней взаимоотношения более или менее прекратились. Отец всегда считал, что детей лучше видеть, но не слышать, и по малейшему поводу поколачивал меня тростью. Он не станет гордиться внуком, который был зачат вне брака, а моя мать просто умрет, если правда выйдет наружу. Можешь не сомневаться, что, увидев Поля Мишеля, все будут считать, что мы уже три года женаты.

Поезд с громким шипением начал замедлять ход, и в окне показалась одна из платформ большой сводчатой станции Лондон-Бридж. Роберт снял с полки шляпу и дал указания носильщику. Луиза задумчиво спустилась на перрон с Полем Мишелем на руках. Ей навязали ложное положение, и вся ее природа восставала против этого, но ради Роберта она должна через это пройти.

Их встретил скромно одетый слуга из дома Престбери. Они сразу же направились к семейному экипажу, который дожидался их на площади перед вокзалом.

Луиза с большим интересом разглядывала Лондон. Она то и дело спрашивала Роберта про то или иное величественное здание, про обвешенное лесами здание парламента, которое находилось на реконструкции, про запруженные народом и экипажами улицы и площади. Когда они выехали на Пикадилли, она стала искать взглядом «Свои и Эдгар», где Уорт проходил свое обучение. Она решила, что посетит его при первой же возможности. Роберт, ссутулившийся в углу своего сиденья, толком ничего не рассказал про городские достопримечательности, отделываясь небрежными ответами и беспрестанно кусая губы. Ее утешало, что он так волнуется, не зная, как примут француженку его родители, но кислая мина мужа действовала на нее угнетающе.

Они подъехали к большому и приятному на вид дому с террасой, перилами и выскобленными добела ступеньками, со сверкающими на солнце медным колокольчиком и скребницей. Он располагался на площади, рядом был большой сад. Должно быть, экипаж высматривали в окно. Дворецкий почти сразу же отворил парадную дверь. Луизе показалось, что за ней подглядывают из-за кружевных занавесок на втором этаже, пока с Полем Мишелем на руках она поднималась вслед за Робертом по ступенькам.

Дом поразил ее своей мрачностью. Пахло мастикой из пчелиного воска, графитом и льняным маслом. Все вокруг сверкало. Не самое подходящее место для ребенка. Роберт назвал дворецкого Меррифилдом.[3]Эта фамилия Луизе показалась мало подходящей для столь угрюмого субъекта. Дворецкий обратился к ней на почти безупречном французском:

— Надеюсь, вы хорошо добрались, мадам. Почту за честь служить вам в этом доме.

Только она начала благодарить его за учтивость, как ее прервал донесшийся с лестницы голос:

— Никакой бонапартистской болтовни в моем доме! В нашей великой стране мы говорим по-английски, мадам.

Это был отец Роберта, плотный лысеющий мужчина с короткой шеей, пышными бакенбардами и апоплексическим цветом лица. Он грузно опирался на трость с серебряным набалдашником, хотя, судя по голосу, его никак нельзя было назвать больным. Роберт отрывисто и нервно поздоровался с ним и поднялся по лестнице пожать ему руку.

Когда Луиза поднялась на застланную ковром площадку, Роберт уже прошел вместе с отцом в гостиную и поцеловал мать, сидевшую на стуле с высокой спинкой. Луиза опустила Поля Мишеля на пол, взяла его маленькую ручку в свою и переступила через порог гостиной. И мистер, и миссис Престбери уставились на сына Луизы с ледяным неодобрением. Для них он был живым свидетельством распутства их сына, который вступил в связь с аморальной молодой женщиной, жительницей печально знаменитой столицы страны, которую презирает каждый добропорядочный англичанин.

— Мои дорогие родители, — он выговаривал слова с такой тщательностью, что это скорее походило на ненависть, чем на сыновнюю нежность, — позвольте представить вам мою жену Луизу и моего сына, Поля Мишеля.

Тонкие губы Верены Престбери, которая не отрывала глаз от ребенка, сжались еще сильнее. Ей было за пятьдесят, она казалась лет на двадцать моложе своего мужа.

— Так не годится, — холодно заявила она. — Так не годится, Роберт. Я запрещаю тебе говорить кому бы то ни было, что вы поженились только вчера. Мы отослали сегодня Агнес, она не должна узнать о твоем позоре.

— Как скажешь, мама, — торопливо согласился Роберт. Сейчас ему хотелось быть где угодно, но только не здесь.

Миссис Престбери соизволила перевести свой тяжелый взгляд на Луизу, осмотрев ею всю, от элегантной парижской шляпки до подола дорожного костюма.

— Так, значит, вы и есть Луиза. Надеюсь, вы будете послушной женой моему сыну. Он проявил невероятное благородство, женившись на вас. До конца своих дней вы должны постоянно благодарить его.

Луиза не успела ответить, Джон Престбери нетерпеливо обратился к сыну:

— Она, надеюсь, говорит по-английски?

Луиза ответила за него, сохраняя чувство собственного достоинства:

— Не бойтесь, я пойму все, что вы говорите. Надеюсь, вы поправились после болезни, мистер Престбери, и вы, миссис Престбери, находитесь в добром здравии.

— Со мной все в порядке, смею вас уверить. — Джон Престбери с торжествующим видом дважды пристукнул тростью. — У меня огромная выносливость, и именно на ней была построена наша великая империя. Я всего добился своими силами и горжусь этим.

Уж в этом она не сомневалась. Миссис Престбери, судя по ее утонченной речи, принадлежала к более привилегированному классу. Луиза поняла вдруг, что ей пока не сказали ни единого слова приветствия, а ее собственные расхожие слова миссис Престбери пропустила мимо ушей.

— У вас шляпа без назатыльника, Луиза.

— Мы их уже не носим. — Это была правда. С тех пор как Мари Уорт впервые появилась на публике в своей шляпке с бантом, назатыльники стали стремительно исчезать с головных уборов парижанок.

— Мы в Англии. — Миссис Престбери говорила о своей стране, как о рае небесном. — У вас видна шея. Это неприлично.

Луиза пожалела, что с ней сейчас нет Уорта. Тот расхохотался бы, услышав рассуждения миссис Престбери.

— У меня есть обрезки тканей, — продолжала миссис Престбери, — и попозже я подышу вам что-нибудь, чтоб пришить и на эту шляпку, и на другие, которые вы с собой привезли.

Интересно, думала Луиза, сколько еще придется терпеть подобные разговоры. С каждой секундой ее возмущение нарастало, и то, что Роберт ни словом ее не поддержал, только усиливало ее злость. Джон Престбери, снова смотревший на Поля Мишеля, сказал, махнув в его сторону тростью: