Денис Давыдов - Александр Бондаренко

Известно, что свое отношение к тайным обществам, устремлениям заговорщиков и к ним самим как таковым Давыдов выразил в письме Киселеву от 15 ноября 1819 года:

«Что мне до контрибуционных прений! признаюсь в эгоизме. Если бы я не владел саблей, — и я может быть искал бы поприща свободы, как и другой; но, обнажив ее раз с тем, чтобы никогда не выпускать из руки, я знаю, что и при свободном правлении я буду рабом, ибо все буду солдатом. 20 лет идя одной дорогой, я могу служить проводником по ней, тогда как по другой я слепец, которому нужно будет схватиться за пояс другого, чтобы идти безопасно. Мне жалок Орлов с его заблуждением, вредным ему и бесполезным обществу; я ему говорил и говорю, что он болтовнею своею воздвигает только преграды в службе своей, которою он мог быть истинно полезным отечеству. Как он ни дюж, а ни ему, ни бешеному Мамонову не стряхнуть абсолютизма в России. Этот домовой долго еще будет давить ее тем свободнее, что, расслабясь ночною грезою, она сама не хочет шевелиться, не только привстать разом. Но мне он не внимает. Опровергая мысли Орлова, я также не совсем и твоего мнения, чтобы ожидать от правительства законы, которые сами собою образуют народ. Вряд ли оно даст нам другие законы, как выгоды оседлости для военного поселения! или рекрутский набор в Донском войске!.. Как военный человек, я все представляю себе в военном виде: я представляю себе свободное правление как крепость у моря, которую нельзя взять блокадою; приступом — много стоит. Смотри Францию; но рано или поздно поведет осаду и возьмет ее осадою, но без урона рабочих в сапах, особенно у гласиса, где взрывы унесут не малое их число; за то места взрывов будут служить ложементами, и осада все будет продвигаться, пока, наконец, войдет в крепость и раздробит монумент Аракчеева. Что всего лучше — это то, что правительство, не знаю почему, само заготовляет осаждающим материалы — военным поселением, рекрутским набором на Дону, соединением Польши, свободою крестьян и проч. Но Орлов об осаде и знать не хочет; он идет к крепости по чистому месту, думая, что за ним вся Россия двигается, — а выходит, что он, да бешеный Мамонов, как Ахилл и Патрокл (которые вдвоем хотели взять Трою), предприняли приступ… Но довольно об этом»[434].

Вроде бы комментировали это послание много и многие, но мы можем добавить еще несколько слов. Видно же, что Давыдов вполне разделяет свободолюбивые увлечения своего друга, осуждая при этом не позицию Орлова, но его тактические методы и нетерпеливость. Нет смысла и объяснять, что у него самого накопилось немало претензий как к государю Александру Павловичу, так и ко всей созданной им системе. Заговорщиком, конечно, он бы не стал, но, думается, охотно предложил бы свою саблю новой власти… Слова Давыдова о том, что Орлов «болтовнею своею воздвигает только преграды в службе своей», вообще заслуживают аплодисментов: кому-кому, но только бы не нашему герою их говорить!

Недаром же, помимо своей воли, Денис Васильевич и сам оказался в числе идеологов движения. Вот что писал Николаю I подполковник барон Владимир Иванович Штейнгель, участник восстания на Сенатской площади, впоследствии осужденный по 3-му разряду, — подобные письма со стремлением так или иначе обосновать свою позицию адресовали тогда новому императору многие: «Кто из молодых людей, несколько образованных, не читал и не увлекался сочинениями Пушкина, дышащими свободою, кто не цитировал басни Дениса Давыдова: „Голова и ноги“! Может быть, в числе тех, кои имеют счастие окружать особу вашу, есть таковые. О, государь! Чтобы истребить корень свободномыслия, нет другого средства, как истребить целое поколение людей, кои родились и образовались в последнее царствование»[435].

(Вроде бы барон пишет о невозможности «истребить свободномыслие», но тут возникает странная мысль: зачем «истреблять целое поколение», когда можно просто изолировать несколько вышеперечисленных персон?)

Известно, что многие заговорщики и причастные к заговору не только входили в круг общения Дениса Васильевича, но и приходились ему родственниками. Был осужден по 1-му разряду Василий Львович Давыдов, кузен и кавалергард; заключены в крепость, но оправданы его племянники — Александр и Николай Раевские, сыновья Николая Николаевича; оправдан был также зять прославленного генерала Михаил Орлов, но второй его зять, Сергей Волконский, лишенный княжеского достоинства и генеральского чина, отправился в Сибирь…

Но как бы ни были длинны и даже утомительны все эти перечисления, самому Денису, в общем-то, ничего не грозило: если князь С. Г. Волконский был известен только в светском обществе, то генерал-майор Д. В. Давыдов, как мы уже говорили, пользовался всенародной популярностью, с чем новый царь не мог не считаться. В итоге получилось так, как получилось.

«Грустные события 14-го декабря 1825 г. не имели ни малейшего влияния на его судьбу, несмотря на его дружбу почти со всеми членами Южного и Северного обществ. Причиною тому был характер моего отца, не соответствовавший каким-либо заговорам, и образ мыслей его вполне монархический, при котором он не допускал даже никакого разделения властей. Он не понимал даже возможности учреждения в России каких-либо палат и всегда говорил: „Он лучше допускает тирана одноличного, хотя великого, чем массу маленьких, подкрашенных красноречием“. Что всего более спасло его от заговора, так это был ответ, им данный двоюродному брату своему Василию Львовичу… он предложил отцу вступить в их общество и на вопрос, в чем его цель, он объяснил ему, что это вроде немецкого тугенбунда. „Полно, Василий Львович; я, брат, этого не понимаю; бунт, так бунт русский; тот хоть погуляет, да бросит; а немецкий — гулять не гуляет, только мутит всех. Я тебе прямо говорю, что я пойду его усмирять“.

Дядя мой не отрекся от своей мысли и написал отцу записку пригласительную. На ней он написал тот же ответ, и когда эта записка была представлена государю, то он сказал: „Я был уверен, что Денис Давыдов в этом деле не участвовал, а теперь вижу, что он ни о чем не знал“.

Знаю достоверно, что часть заговорщиков, в том числе М. Ф. Орлов, когда им нужно было переговорить между собою о чем-либо касающемся их дела, и при этом находился мой отец, высылали его вон из комнаты, чтобы не замешать неповинного…»[436]

Так и хочется вытереть слезы умиления, застилающие глаза от всей написанной здесь чепухи! В каком же архиве и для чего хранили «южане» записку с ответом Давыдова и почему, если таковая действительно была, не уничтожили ее вместе с прочими своими бумагами, кои жгли без разбору после поражения восстания? В слова Николая I верим — по-иному, как и в ранее описанном случае с внуком Суворова, он и не мог сказать. А чтобы во время своих секретных разговоров боевого генерала Давыдова его товарищи «высылали вон из комнаты» как провинившегося мальчишку — никогда! Помимо всего, это противно понятиям чести. Да и не думали они о своем поражении или раскрытии заговора! При чем тут тогда «замешать неповинного»? В чем?!