Все девочки взрослеют - Дженнифер Уайнер

— Что?

— То есть дверь. — Мать покачала головой. — Если Бог закрывает окно, Он открывает дверь.

— А почему «постель»?

Мама покраснела.

— Это шутка. Просто старая шутка. Когда у равви из Черри-Хилла убили жену, он сказал любовнице: «Если Бог закрывает окно, Он открывает дверь». Поэтому мы с Питером всегда говорим, что если Бог закрывает окно, Он открывает постель. Неважно. Не Тамсин, так кто-нибудь другой сделал бы это рано или поздно. Все уладится.

Мне пришла в голову невероятная мысль, но я все равно ее озвучила.

— Получается… ты благодарна Тамсин?

Мать криво улыбнулась и пожала плечами.

— И да и нет.

— А своему отцу ты благодарна? — поинтересовалась я.

Капитан объявил через динамики, что заходит на посадку в Филадельфии. Мать молчала так долго, что я начала сомневаться, дождусь ли ответа.

— Так или иначе, мои мечты исполнились, — наконец начала она. — У меня есть муж, чудесная дочь, прекрасный дом, замечательные друзья и работа. Наверное, я должна быть благодарна всем, кто помог мне добиться успеха… пусть даже сам того не желая.

Я, видимо, поморщилась, потому что мама сжала мое плечо.

— Не переживай, — произнесла она. — Да, и пока мы не приземлились, надо кое-что обсудить.

Мать открыла сумку и достала из-под книги, бумажника и бутылки воды папку с распечатками и фотографией Бетси, женщины с сайта.

— Как насчет младшего братика? — спросила мама.

— Не знаю.

Я посмотрела на свои колени в белой с голубыми снежинками больничной одежде и вытянула ноги к спинке кровати.

— Странно, что мне все это не кажется странным. Понимаешь меня?

Питер пожал плечами. С тех пор как я вернулась из процедурной, он сидел на стуле у моей кровати. На прикроватном столике стоял кувшин с холодной водой и букет из тюльпанов и нарциссов, который принес Питер.

— Наверное, все ощущают себя по-разному, — предположил он.

Я зевнула. Забор клеток был назначен возмутительно рано, на шесть утра. Пришлось проснуться в четыре. Небо было пасмурным и серым, вдалеке громоздились темные грозовые тучи. Хорошо, что врач велел мне провести остаток дня в постели. Из-за центрального кондиционирования дома было бы слишком зябко.

— Девять яйцеклеток. Неплохо, правда? — сказала я.

Вообще-то результат средний. Я читала в Интернете о своей ровеснице, которая пила гормоны и колола их, но получила всего две яйцеклетки. И о двадцатилетних донорах, которые выдают целых двадцать четыре яйцеклетки за цикл.

— Девяти более чем достаточно, — подтвердил Питер.

— Тогда я умываю руки.

Я сменила позу и поморщилась от боли. Мои девять яйцеклеток отвезут в лабораторию и смешают с промытой и центрифугированной утренней спермой мужа. Самые симпатичные сперматозоиды и самые симпатичные яйцеклетки, если повезет, образуют несколько симпатичных восьмиклеточных эмбрионов. При помощи катетера эмбрионы введут в химически обработанную матку Бетси. Останется лишь ждать.

Питер поцеловал мою руку.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Никакого дискомфорта?

— Нормально. Просто немного нервничаю. О дивный новый мир!

Муж сжал мою ладонь.

— И как теперь будет?

Я пожала плечами.

— Поживем — увидим.

— А ты?

Я удивленно посмотрела на Питера.

— Что — я? Еще посплю.

— Ты собираешься писать? Новый роман для «Вэлор».

Я отвернулась и вздохнула. В понедельник после возвращения из Лос-Анджелеса, как и ожидалось, позвонила Лариса. Тщательно взвесив все «за» и «против», издательство решило, что больше не нуждается во мне как в авторе историй о Лайле Пауэр. «Не расстраивайся, — утешала меня Лариса. — Зато у тебя появилось время для нового романа!» «Конечно», — пробормотала я и повесила трубку.

— Если честно, я не думаю о книге. Мне важнее, не испортятся ли мои яйцеклетки и как помешать дочери уехать за границу без моего ведома.

— Я серьезно. — Питер не сводил с меня глаз. — Сколько времени ты писала о Звездной девушке?

— Долго, — признала я.

Девять лет. Я бы и до скончания века этим занималась, если бы все сложилось иначе. В мире Лайлы так уютно! Я с легкостью перевоплощалась, пряталась от реальности в ее теле и эмоциях.

— Возможно, все к лучшему, — заметил Питер.

Я прикусила губу и промолчала. Он погладил мою шею.

— Не надо бояться.

— Бояться? Я ничего не боюсь. Все прекрасно.

Муж не сдавался.

— Ты должна написать новую книгу. Настоящий роман.

— Мне и фальшивые нравились, — возразила я.

Питер не унимался.

— У тебя есть цель, — настаивал он. — Стремись к ней!

Я закатила глаза.

— Ты что, ударился головой, а потом посмотрел шоу Опры? Можно мне обезболивающее?

— У тебя что-то болит?

Я наблюдала за его лицом в слишком ярком больничном свете: четкие скулы, прямые темные брови, теплые карие глаза. Когда я впервые увидела Питера, то не разглядела, что он красив. Ясно было одно: он не Брюс. Я не поняла, что Питер добрый, что он первый, кто по-настоящему меня почувствовал, а не обманулся моей напускной дерзостью.

— У меня есть цель, — заявила я. — Я забочусь о Джой.

— Джой уже тринадцать, — отозвался Питер. — Скоро она станет старшеклассницей. Твоя работа закончена. Ты прекрасно с ней справилась.

— Просто чудесно. — Я опустила взгляд. — Не считая того, что дочь сбежала от меня за три тысячи миль.

Он не обратил внимания.

— Думаю, есть еще кое-что.

— Цель, — повторила я. — Божественное предназначение, что ли?

Питер даже не улыбнулся.

— Возможно, — согласился он. — И ты должна его исполнить. Иначе получится как с Моисеем.

Я попыталась вспомнить уроки в еврейской школе.

— Неужели редактор явится ко мне в виде неопалимой купины? А что, круто! Хоть какое-то разнообразие.

— Ты должна сесть за новую книгу.

— Отстань! Между прочим, если у нас родится ребенок, дел и так будет по горло. Подгузники, ночные кормления, вечный недосып, боль в сосках и так далее.

— Ты же не будешь кормить грудью.

— Симпатическая боль в сосках, — пояснила я.

— Первый роман ты написала с Джой на руках, — напомнил Питер.