Медовый месяц в улье - Дороти Ли Сэйерс

– Разумеется. Да, понимаю. Их можно перевести вперед, но нельзя выправить обратно. И отвести назад тоже. Не больше чем на десять минут. За десять минут можно успеть многое. Селлон сказал, что было пять минут десятого. Тогда, по всем правилам, ему нужно алиби на… Нет, Гарриет! Это бессмысленно. Алиби на момент убийства полезно, только если ты потрудился отметить этот самый момент. Чтобы десятиминутное алиби сработало, нужно, чтобы время было установлено с точностью до десяти минут. Можешь придумать что-нибудь с приемником? Вы, детективщики, такое обожаете.

– Нет, не могу. Часы и радио должны к чему-то сводиться, но они не сводятся. Я думала и думала…

– Ну, знаешь, мы только вчера начали. Кажется, что давно, но это не так. Не торопись! Мы и пятидесяти пяти часов не женаты.

– А кажется, будто вечность… Нет, я имею в виду не то, что имею в виду. Кажется, будто всегда были женаты.

– Так и есть – с сотворения мира… Проклятье, Бантер, чего вам надо?

– Меню, милорд.

– О! Спасибо. Черепаший суп… излишне урбанистично для Пэгглхэма. Слегка не соответствует. Не важно. Жареная утка и зеленый горошек – уже лучше. Местная продукция? Хорошо. Тосты с грибами …

– Грибы с поля за флигелем, милорд.

– С по… Боже милостивый, надеюсь, что это и правда грибы. Отравленных трупов нам не хватало.

– Никакого яда, милорд. Я употребил некоторое количество, чтобы в этом убедиться.

– В самом деле? “Верный камердинер рискнул жизнью ради хозяина”. Очень хорошо, Бантер. Да, кстати, это вы играли в прятки с мисс Твиттертон у нас на лестнице?

– Милорд?

– Все хорошо, Бантер, – быстро сказала Гарриет. Бантер понял намек и исчез, бормоча “очень хорошо”.

– Она пряталась от нас, Питер. Когда мы пришли, она плакала. Не хотела, чтобы ее видели в слезах.

– Вот как, – сказал Питер. Объяснение его удовлетворило, и он обратил все свое внимание на вино.

– Крачли ведет себя с ней как последняя свинья.

– Правда? Вот те на. – Он повернул графин.

– Он с ней, бедняжкой, крутил любовь.

Словно в подтверждение того, что он человек, а не ангел, его светлость разразился ироническим хохотом.

– Питер, это не смешно.

– Прости, моя дорогая. Ты совершенно права. Не смешно. – Внезапно он выпрямился и сказал с нажимом: – Отнюдь не смешно. А она любит мерзавца?

– Без памяти. Они собирались пожениться и открыть гараж – на те сорок фунтов и ее скромные сбережения, только они тоже пропали. И вот он обнаружил, что она ничего не получит в наследство… Почему ты так на меня смотришь?

– Гарриет, мне это совершенно не нравится. – Он смотрел на нее с ужасом.

– Еще бы, он ее тут же бросил. Скотина!

– Да-да. Но ты понимаешь, что ты мне рассказываешь? Она, разумеется, отдала бы ему деньги? Сделала бы для него все, что угодно?

– Она сказала – никто не знает, на что я пошла ради него. Ой, Питер! Ты же не всерьез! Это не может быть крошка Твиттертон!

– Почему? – выпалил он с вызовом.

Она приняла его прямо, стоя перед мужем и положив руки ему на плечи, так что их глаза оказались на одном уровне.

– Это мотив – я вижу, это мотив. Но ты и слышать не хотел о мотивах.

– У меня сейчас барабанные перепонки лопнут! – почти сердито прокричал он. – Из мотива не слепишь обвинения. Но если ты знаешь Как, то Зачем довершает дело.

– Ну хорошо. – Надо биться на его поле. – Как? Против нее ты обвинения не придумал.

– Нет необходимости. С ее “Как” и ребенок бы справился. У нее есть ключ от дома и нет алиби после половины восьмого. Убийство кур не может быть алиби для убийства человека.

– Но как она разбила ему череп? Она хрупкая, а он был крепким мужчиной. У меня бы не вышло размозжить твою голову, а ведь мы почти одного роста.

– Только у тебя бы и вышло. Ты моя жена. Ты можешь поймать меня врасплох – как и любящая племянница дядюшку. Представить не могу, чтобы Ноукс позволил Крачли или Селлону подкрасться к нему сзади. Другое дело – женщина, которую он знает и которой доверяет.

Он сел за стол к ней спиной и взял вилку.

– Смотри! Вот я сижу, пишу письмо или разбираю счета… Ты суетишься где-нибудь поодаль… Я не за мечтаю, я к этому привык. Ты тихонько берешь кочергу. Не бойся, ты ведь знаешь, что я тугоух. Подходи слева, не забывай, что моя голова немного наклонена в сторону ручки… Теперь два быстрых шага, резкий удар по черепу – не слишком сильный, – и ты чрезвычайно богатая вдова.

Гарриет поспешно опустила кочергу.

– Племянница. Вдова – отвратительное слово, словно выдра. Давай остановимся на племяннице.

– Я валюсь, стул из-под меня выскальзывает, я ушибаюсь об стол правой стороной. Ты стираешь с кочерги отпечатки пальцев…

– Да – и потом просто открываю дверь своим ключом, выхожу и запираю за собой, только и всего. А ты, надо думать, приходишь в чувство, аккуратно убираешь то, что писал…

– И убираю себя в погреб. Вот именно.

– Ты, наверное, с самого начала про это подумал?

– Да. Но мне хватило неразумия сказать себе, что мотив недостаточен. Я не мог представить, что Твиттертон пойдет на убийство ради расширения курятника. Так мне и надо за слабоумие. Мораль такова: сосредоточься на Как, а уж Зачем кто-нибудь подаст тебе на серебряном подносе. – Прочтя в ее глазах протест, он серьезно добавил: – Это сильнейший мотив, Гарриет. Последняя попытка женщины средних лет обрести любовь – и деньги, чтобы осуществить эту попытку.

– Для Крачли это тоже мотив. Может быть, она его впустила? Или одолжила ключ, не зная, для чего он ему?

– У Крачли время не сходится. Хотя, возможно, он был сообщником. Тогда у него сейчас есть чертовски веская причина бросить ее. Вообще-то это лучшее, что он может сделать, даже если только подозревает ее. – Его голос, твердый как кремень, резанул Гарриет.

– Все очень хорошо, но чем ты докажешь?

– Ничем.

– Ты же сам говорил! Нет смысла показывать, как это можно было совершить. Убить мог кто угодно – Селлон, Крачли, мисс Твиттертон, ты, я, викарий или суперинтендант Кирк. Но ты не установил, как это было сделано.

– Боже милостивый, я сам знаю! Нам нужны доказательства. Факты. Как? Как? Как? – Он вскочил на ноги и замолотил руками в воздухе. – Нам бы рассказал дом, если бы только крыша и стены могли говорить. Все люди лгут! Дайте мне немого свидетеля, он лгать не умеет!

– Дом?.. Питер, мы сами заткнули ему рот. Связали по рукам и вставили кляп. Его надо было спрашивать в ночь на среду, но сейчас это безнадежно.

– Это меня и мучает. Ненавижу валять дурака со всякими “возможно” и “вероятно”. А Кирк, похоже, не настроен глубоко копать. Он будет вне себя от радости, если отыщет более подходящего подозреваемого, чем Селлон. Тут же ухватится за мотив Крачли и Твиттертон.