1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

Наконец, встречался и такой мотив «признательных» показаний, как желание скорейшей своей смерти. По известному присловью «Лучше ужасный конец, чем ужас без конца». И подобное наваждение посещало не каких-либо изнеженных хлюпиков. Ему поддавались иногда и закаленные бойцы с седою головой.

Арестованный 10 июля 1937 г. заместитель наркома обороны начальник военно-морских сил РККА флагман флота 1-го ранга В.М. Орлов виновным себя ни в чем не признавал, неоднократно отказывался подписывать вымышленные (подготовленные следователем НКВД) показания, отказывался от ранее данных показаний. Но следователи Николаев, Ушаков и другие продолжали требовать от него признательного показания так, чтобы они были «написаны кровью и мозгом»113. До какого состояния могли эти «умельцы НКВД» довести человека всего за одну неделю, можно судить по заявлению Орлова на имя наркома внутренних дел СССР от 17 июля 1937 г.:

«На первом же допросе после моего ареста 11 июля я сразу заявил ведущему следствие по моему делу УШАКОВУ о своей невиновности в предъявленных мне обвинениях. Однако после разъяснения мне, что никаких заявлений о невиновности от меня принято не будет, что вопрос о моей виновности уже доказан и от меня требуется только одно – признание, и находясь в состоянии тяжелой моральной подавленности и физического изнеможения после сердечного припадка в камере, решил взять на себя вину, чтобы ускорить развязку и добиться скорейшей смерти…

Когда же вечером 16 июля пом. начальника 5-го отдела ГУГБ НКВД УШАКОВ, приняв от меня все написанные мною заявления, сказал мне, что следствие ими не удовлетворено и что я должен дополнительно признаться в своей шпионской, террористической и диверсионной работе, а также о своем участии в заговоре, с значительно раннего срока, чем мною указано в написанных мною показаниях, я понял, что зашел в тупик…

…Я никогда не был причастен к заговору ТУХАЧЕВСКОГО или каких-либо других лиц, никогда не вел шпионской, террористической, диверсионной и вредительской работы, никогда не был и не мог быть врагом народа… Я нахожусь на грани сумасшествия. Через короткий срок я стану, как стал ДЖЕММИ ХИГГИНС, неосмысленной собакой. Но это может быть только в капиталистической стране, и не может быть у нас…

Я прошу Вас выслушать меня до того, как я потеряю рассудок… Прошу Вас по соображениям не только личным, но и государственного порядка вникнуть в мою судьбу…»114. Это стонет вчерашний замнаркома обороны – начморси – член ВЦИК и ЦИК СССР!

2 августа 1939 г. с очередным письмом на имя Ворошилова обращается осужденный бывший командир 9-й кавалерийской дивизии комдив К.П. Ушаков: «Я боец и командир армии с ноября 1917 г., инвалид Гражданской войны, награжден тремя орденами Красного Знамени – все отдающий Советской Родине и ВКП(б) – теперь осужден как враг революции… Следствие протекало около 17 месяцев… бросали мне обвинения в участии в 4-х организациях: РОВС, ПОВ, украинской националистической и военно-фашистской, шпионаже в пользу Англии, Германии, Афганистана и Польши… Будучи инвалидом Гражданской войны, а в тот период кроме того и больным, я не выдержал и после того как я написал три заявления в марте – апреле 1938 г. Вам, И.В. Сталину и НКВД Украины, я вновь от следователя получал издевательства и никакого ответа, я в психически полунормальном состоянии дал ложные показания как на себя, так и на тех моих бывших сослуживцев, на которых с меня требовали. Я стал добиваться одного – скорейшего расстрела… я больше выдерживать не мог»115.

Больно читать «самооговоры», когда человек сам себя губит, обрекая на позор и мучения своих родных и близких. Но еще горше и страшнее узнавать о том, что немало арестованных лиц комначполитсостава настолько потеряли представления о том, что можно и что нельзя, что вступили на путь оговора знакомых им военнослужащих РККА, называя их участниками мифического военного заговора. Конечно, каждый в общем-то волен распоряжаться своей жизнью, но никому (кроме судей) не дано права решать вопрос жизни и смерти других людей. А здесь вопрос решался совершенно однозначно. Как только появлялось чье-то показание о том или ином военнослужащем, что он является участником военного заговора, у сотрудников НКВД сразу же появлялось «основание», и он в любой момент мог быть арестован.

К сожалению, оговоры имели довольно широкое распространение. Военных оговаривали и некоторые гражданские деятели. Проходившие по процессам Е.А. Дрейцер оговорил майора Б.М. Кузьмичева, Р.В. Пикель и К.Б. Радек комкора В.К. Путну и комдива Д.А. Шмидта116. Арестованный заместитель председателя Совнаркома УССР И.С. Шелехес оговорил армейского комиссара 2-го ранга М.П. Амелина и комдива С.И. Венцова117; некоторых военных оговорил бывший нарком финансов СССР Г.Ф. Гринько118 и т. п. Но основные «оговорщики» военных – сами военные. Оговаривали бывшие начальники своих бывших подчиненных, своих вчерашних сослуживцев, оговаривали и бывшие подчиненные своих бывших начальников. Здесь ни с чинами, ни со званиями не считались. Следователи НКВД были особенно заинтересованы, чтобы в их умело и хитро расставленные сети попадала как можно более крупная рыба. И нередко это им удавалось.

Как бы мы ни сочувствовали безвинно убиенным восьми высшим командирам РККА во главе с маршалом Тухачевским, надо признать, что именно на основе их показаний, в которых они оговорили десятки командиров и политработников, якобы являвшихся участниками военного заговора, развернулась вся дальнейшая кровавая вакханалия арестов высшего комсостава армии и флота. Эти аресты начались еще до суда над Тухачевским и другими. Уже 8 июня 1937 г. в ПриВО был арестован командир 2-й Вольской мотомеханизированной дивизии комбриг В.М. Воронков. Единственным «основанием» для его ареста были показания Тухачевского, назвавшего Воронкова, со слов других лиц, участником заговора119.

Маршал М.Н. Тухачевский и комкоры В.М. Примаков и Б.М. Фельдман оговорили армейского комиссара 2-го ранга Г.А. Осепяна, комкоров Э.Ф. Аппогу, М.И. Василенко, А.И. Геккера, Б.С. Горбачева, И.С. Кутякова, И.И. Смолина, С.А. Туровского, Л.Я. Угрюмова, комдивов А.М. Вольпе, Е.С. Казанского, И.Ф. Максимова, М.М. Ольшанского, дивизионного комиссара П.М. Фельдмана120. И хотя впоследствии Главной военной прокуратурой и Военной коллегией Верховного суда СССР было в имеющих юридическую силу документах определено, что показания Тухачевского и Примакова не могут являться доказательством виновности названных ими лиц, так как они неконкретны, противоречивы и уже тогда у каждого непредубежденного юриста вызывали сомнение в их достоверности, все оговоренные ими лица были арестованы сотрудниками особых отделов, а затем и поголовно расстреляны.

Награжденный ранее орденами Ленина и Красной Звезды начальник Центрального аэрогидродинамического института (ЦАГИ) бригинженер Н.М. Харламов был арестован 9 ноября 1937 г. На заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 29 июля 1938 г. его признали виновным в том, что он, якобы являясь активным участником антисоветской право-троцкистской террористической организации, с 1932 г. по день ареста занимался вредительством в области конструирования в том самом ЦАГИ, начальником которого он был, а также организовывал диверсионные акты, направленные к уничтожению самолетов. Дело дошло до того, что его признали виновным в организации катастрофы самолета «Максим Горький» и в участии в срыве перелета С.А. Леваневского через Северный полюс в 1935 и 1937 годах. В ходе предварительного следствия бригинженер Харламов был доведен до такого состояния, что не только «признался» во всех этих диких, состряпанных следователями НКВД обвинениях (и подтвердил свои показания в суде), но и оговорил многих своих сослуживцев (в том числе А.А. Архангельского, В.М. Петлякова, П. О. Сухого, А.Н. Туполева и других). Осужден к ВМН и в тот же день расстрелян. Реабилитирован посмертно 23 апреля 1955 г.121.