Лабиринт призраков - Карлос Руис Сафон

Он повесил трубку и двинулся вдоль длинной барной стойки. Лицо его побледнело.

– Шеф, ваш кофе! – окликнул официант.

Санчис поглядел на него, словно не понимая, где он и как тут очутился, и вышел из кафе.

25

Маурисио Вальс слишком часто видел, как умирают люди, чтобы верить, будто за чертой бытия существует иной мир. Он очнулся, вырвавшись из чистилища антибиотиков, наркотиков и кошмаров. Открыв глаза, Вальс увидел темную убогую камеру и обнаружил, что его одежда исчезла. Он лежал обнаженный, закутанный в одеяло. Вальс поднес к лицу руку, которая отсутствовала, и увидел культю, прижженную смолой. Он долго созерцал ее, словно силясь понять, кому принадлежит тело. Постепенно память возвращалась, по капле наполняя сознание образами и звуками. Вскоре вспомнил все, кроме боли. Мелькнула мысль, что милосердный Бог, возможно, все же существует.

– Над чем ты смеешься? – раздался незнакомый голос.

Женщина, которую в бреду Вальс принял за ангела, смотрела на него сквозь решетку. Ее глаза не выражали ни чувств, ни сострадания.

– Почему мне не дали умереть?

– Смерть была бы для тебя слишком легким выходом.

Вальс кивнул. Он не знал, с кем беседовал, хотя женщина почему-то казалась очень знакомой.

– Где Мартин? Почему он не пришел?

Взгляд женщины изменился, теперь в нем угадывались презрение и печаль.

– Давид Мартин ждет тебя.

– Где?

– В аду.

– Я не верю в ад.

– Наберись терпения. Поверишь.

Женщина отступила в тень и начала подниматься по лестнице.

– Подождите. Не уходите. Пожалуйста.

Она остановилась.

– Не уходите. Не оставляйте меня опять в одиночестве.

– Там чистая одежда. Переоденься! – бросила женщина и растворилась в темноте, окутывавшей верхние ступени.

Вальс слышал, как закрылась тяжелая дверь. В углу камеры он нашел одежду, сложенную в мешок. Вещи – на несколько размеров больше, чем нужно, – оказались старыми, но относительно чистыми, хотя и пропахли пылью. Он избавился от одеяла и осмотрел свое нагое тело в полумраке. Кости и сухожилия выступали из-под кожи там, где раньше их покрывал слой жира в палец толщиной. Вальс оделся. Совсем непросто одеваться, владея лишь одной рукой, и особенно трудно было застегнуть брюки и рубашку. Особенную признательность он почувствовал, обнаружив носки и ботинки, поскольку они позволяли защитить ноги от холода. На дне мешка оставался еще какой-то предмет. Книга. Вальс сразу узнал переплет из черной кожи и ярко-красный оттиск на обложке с изображением винтовой лестницы. Он положил книгу на колени и открыл ее.

Вальс листал страницы, пока не задержался на первой иллюстрации. На ней представал остов старого разрушенного театра. На сцене стояла девочка в белом платье, хрупкая и уязвимая на вид. Он узнал ее даже в тусклом свете свечи.

– Ариадна… – пробормотал он.

Вальс зажмурился и вцепился в прутья решетки единственной рукой.

Вероятно, ад действительно существовал.

26

Бархатное солнце наполняло улицы благодушным умиротворением. Алисия шла в потоке прохожих, растекавшемся по центру города, и в мыслях ее навязчиво преследовала одна из финальных сцен романа «Ариадна и Алый принц». В конце книги Ариадна повстречалась со странствующим торговцем карнавальных масок и засохших цветов, поставившего тележку у ворот города мертвых – большого южного некрополя. К этому месту она приехала на призрачном трамвае, без кондуктора и пассажиров. На транспаранте над лобовой частью кабины было крупными буквами написано: «Судьба».

Продавец был слепой, но услышал приближение Ариадны и спросил, не хочет ли она купить маску. Он пояснил, что продает маски, сделанные из кусочков проклятых душ, обитавших на кладбище. Они обладали особыми свойствами, помогая обмануть провидение, чтобы прожить немного дольше. Ариадна призналась старику, что не знает, какая ей назначена судьба. Она думала, что утратила настоящую, провалившись в потустороннюю Барселону, где властвовал Алый принц. Продавец масок усмехнулся и ответил:

«Нам, как и большинству смертных, не дано познать свою истинную судьбу: она просто сбивает нас на дороге. Когда мы приподнимаем голову и видим, как она стремительно удаляется по шоссе, уже бывает слишком поздно. И оставшуюся часть пути мы тащимся по обочине того, что романтики называют зрелостью. Надежда – лишь вера, что подобное столкновение еще впереди, мы сумеем заметить подлинную свою судьбу вовремя, когда она приблизится, и успеем запрыгнуть на подножку раньше, чем шанс обрести себя исчезнет навсегда, обрекая нас на бесплодное существование в тоске по несбывшейся жизни».

Алисия помнила эти слова наизусть, словно они огненными буквами были выжжены на ее коже. Обычно человека застает врасплох и больше всего пугает именно то, что в глубине он уже хорошо знает. В тот солнечный день, взявшись за ручку двери букинистической лавки «Семпере и сыновья», Алисия почувствовала легкое прикосновение той жизни, которую ей было суждено прожить, и спросила себя, не слишком ли поздно.

Алисия переступила порог магазинчика. Ее встретил перезвон колокольчика, аромат книг, исходивший от тысяч страниц, дожидавшихся своего часа, и заполненное мягким светом пространство, сотканное из прозрачной кисеи грез. Помещение сохранилось таким, каким она запомнила его, начиная от множества стеллажей из светлого дерева до последней пылинки, парившей в лучах света, проникавших сквозь витрину. За много лет не изменилось ничего. Только она сама.

Алисия ступила в зал, будто возвращаясь в потерянный рай. Ее пронзило мимолетное ощущение, будто это чудное место могло бы стать судьбой, не начнись тогда война, которая отняла у нее все, что было, искалечила и выбросила на улицы проклятой территории. Война, в результате превратившая ее в очередную марионетку и сделавшая заложницей роли, отказаться от которой, как она знала, будет невозможно. И Алисия отчетливо поняла, что мираж, пригрезившийся в четырех стенах магазинчика «Семпере и сыновья», – это и есть ее украденная жизнь.

Из транса Алисию вывел взгляд ребенка. Малыш двух или трех лет стоял в белом деревянном манежике, придвинутом к прилавку магазина. Увенчанный шапкой белокурых волос, таких тонких и блестящих, что они казались произведением ювелирного искусства, он держался за бортик и внимательно смотрел на нее, изучая, как редкую экзотическую птицу. Алисия невольно заулыбалась, с искренностью, свойственной спонтанным улыбкам. Малыш, размахивая резиновым крокодилом, будто оценивал выражение ее лица. Потом, проделав акробатический трюк, он запустил в воздух игрушку, она совершила полет по параболической траектории и приземлилась точно у ног Алисии. Та наклонилась, чтобы поднять крокодильчика, и вдруг раздался женский голос: