Битва за Фолкленды - Саймон Дженкинс

Теперь министры начали понемногу оправляться от перенесенного удара и возвращать себе утраченную браваду. Они уверяли себя и друзей в том, будто принятие предложений Белаунде Терри являлось для них лишь хитрым расчетом, вполне оправдавшим себя. Они-де прибегли к этому для отвода глаз, дабы показать добрую волю на пути достижения мира. И все же им не удавалось скрыть факта — они были ошеломлены, а в планах войны ближе к концу недели все пошло вкривь и вкось. Соединение потеряло еще два «Си Харриера». Угроза со стороны субмарин никуда не подевалась. А тем временем противник придерживал свои военно-воздушные силы, каковые оставались в полном порядке и представляли очевидную опасность. В то время как министры наполовину всегда боялись мира и отзыва флота, наполовину они принимали такую вероятность развития событий. Теперь надежды на мир казались похороненными, а ценность победы стремительно поднималась.

***

Переговорная фаза в последние полмесяца оказалась особенно удручающей. 8 мая в Чекерсе военный кабинет принял критическое по важности решение войны: отправить десант на юг с острова Вознесения, несмотря на совершенно очевидное отсутствие господства на море и в воздухе. Связанные с этим риски послужили причиной новых и неожиданных трений и альянсов среди ответственных за войну министров. Прежде всего, речь идет о споре Нотта с Пимом по поводу правил применения силы-интересы оборонительного порядка и международных отношений неожиданно сблизились. Ноттом владело вполне понятное беспокойство за дела, с тех пор как оперативное соединение снялось с якорей у острова Вознесения. Как и ряд высокопоставленных представителей в его штабе, министр обороны осознавал — поворот обратно после этого окажется совершенно нетерпимым с политической точки зрения. Если же соединение продолжит движение, связанная с высадкой опасность будет огромной. Даже победа грозила обороне Британии крупными сложностями в плане обеспечения тыла в Южной Атлантике, что, конечно, никак не вписывалось в тонкую стратегию Нотта в отношении ВМС. Нотт, хотя и принимал резонность возражений начальников штабов, всегда оставался горячим приверженцем не десантной операции, а блокады и любого урегулирования, которое смогло бы сделать конфликт международным и предотвратить необходимость проведения в дальнейшем политики «отстаивания крепости».

Как часто случается в военных кризисах, характер действий политика в ходе них обусловливает скорее его личность, чем политическая позиция. Так и Уильям Уайтлоу, посещаемый кошмарными видениями Идена и Суэца, вдруг стал демонстрировать больше задиристости — готовности поддержать военных. Вновь и вновь он не уставал повторять: «Нельзя нам оставлять все наполовину сделанным — пусть парни заканчивают работу». Премьер-министр, убежденная в отсутствии альтернативных вариантов, выражала ту же неумолимость. Она заставляла Левина искать ответы на вопросы, по всей видимости, почти не спала, но казалась неутомимой, если не считать коротких моментов, когда неожиданно выглядела совершенно измученной и обесточенной.

Между тем переговорное решение, как и всегда, никак не давалось, словно бы все время выскальзывая из рук. 8 мая наметились сроки высадки — по всему осуществить ее предстояло в один из дней «в окне» 18–22 мая, и стремление к миру до известной степени утратило темпы. Под шум бурных потоков челночной дипломатии, рев двигателей «Конкордов», носивших чиновников туда и сюда через океан, под несмолкаемый треск телефаксов, выплевывавших рулоны бумаги с планами из 5 пунктов, на заливных лугах площади Организации Объединенных Наций потихоньку вызревало решение. Движения Переса де Куэльяра и скрытного Рафи Ахмеда напоминали фильм, прокручивавшийся в замедленном режиме. Ахмед, как высказался один его коллега, являл собой «тот вид дипломата, благословением для которого были вечные международные переговоры и никогда не начинающаяся война». Связь, занимавшая обычно часы, теперь, казалось, растягивалась на сутки. «Соображения для обсуждения» и «ожидаемые ответы» заняли место предложений и встречных предложений. Как мыслилось Тэтчер, самые благородные принципы усохнут от жажды в таком-то месте.

Начало инициативы де Куэльяра ободряющим не назовешь. В предыдущую неделю из-за неожиданного предложения Перу вышел фальстарт. Теперь усилия генсека вызвали раздражение Хэйга. В Вашингтоне сочли, что вмешательство ООН пустило под откос перуанский план. Спикер Министерства иностранных дел США назвал соображения де Куэльяра «любительщиной», а роль ООН «типично деструктивной». За спиной у Хэйга маячил и другой bete noire[262] в лице Джин Киркпатрик, чьи продолжающиеся контакты с эмиссарами Галтьери, бригадир-майором Хосе Миретом в Буэнос-Айресе, бригадным генералом Мигелем Мальеа-Хилем в Вашингтоне и Энрике Росом в Нью-Йорке, сыпали соль на раны, оставленные провалом его миссии. 11 мая Хэйг отреагировал тайной посылкой обратно в Буэнос-Айрес Вернона Уолтерза с заданием лично проверить, не осталось ли там места для вашингтонской дипломатии. Уолтерз повидался со всеми членами хунты и вернулся со вполне предсказуемым известием: пусть Хэйг теперь надавит на Тэтчер точно так же, как он ранее давил на них.

Де Куэльяра неприятно поразили новости о вклинении Вашингтона в спор, поскольку возникала опасность соблазна для Буэнос-Айреса стравить двух посредников между собой. По штаб-квартире ООН поползли слухи о некоем заговоре, будто бы спланированном Уолтерзом (как-никак бывшим сотрудником ЦРУ). В Британии пресса тори вновь стала укореняться в убеждении, что Министерство иностранных дел собирается надуть всех, лишив народ шанса на военный успех. Даже угроза отмены давно ожидавшегося визита папы римского в Британию и вероятное исключение из участия в Кубке мира не позволяли пригасить их задор. Тэтчер уступила под напором доводов Пима о том, что надо испробовать «все коридоры для переговоров», однако она во все большей степени задавалась вопросом — зачем? Конечно, следовало добиться возобновления санкции ЕЭС, и не стоило создавать впечатление, будто Британии наплевать на генерального секретаря ООН или даже рисковать получить вето Совета Безопасности в отношении высадки. Однако аргентинская стратегия, совершенно очевидно, состояла в затягивании переговоров и изматывании оперативного соединения, а миссис Тэтчер отказывалась играть какую бы то ни было роль в этой пьесе. В определенный момент она шла спать с намерением принять какой-то компромисс, но просыпалась твердо уверенная: нет и нет, это даст еще один козырь противнику. Как не видела премьер никакого смысла в тщете Министерства иностранных дел и в ссылках Пима на «наши долгосрочные взаимоотношения с Латинской Америкой».

Конфликт между душой и разумом крайне портил настроение миссис Тэтчер. Штормовые дебаты в палате общин в четверг, 13 мая, разозлили ее и в конечном счете взбесили, когда ее предшественник, Эдвард Хит, позволил себе серию комплиментов, направленных в адрес Пима эа его усилия на путях достижения мира. Ничто так наглядно не иллюстрирует натянутость взаимоотношений между премьером и министром иностранных дел, как ее сердитая реакция на эти замечания. Пим тем не менее закончил день в еще более растрепанных чувствах, после того как его «изжарили живьем» парламентарии задних скамей на заседании своего Комитета 1922[263] в связи с претворением в жизнь инициативы ООН. Как и нередко в прошлом, контакт миссис Тэтчер с партийными «заднескамеечниками» поддерживался в работоспособном состоянии усилиями незаменимого личного парламентского секретаря, Йэна Гау. Державшиеся жесткого курса члены парламента — тори знали, что их слова придутся по душе премьеру, когда предупреждали Пима о недопустимости возвращения к уступкам вроде предлагаемых Белаунде Терри. Глава британского МИДа вышел из палаты с еще звеневшими у него в ушах криками «Не сдаваться!». Все там, должно быть, походило на совещание военного совета Галтьери месяцем раньше.