Слава Византийской империи - Александр Васильев

Итак, вышеназванные франко-восточные законодательные сборники, или своды, имеют большую ценность как для истории западноевропейского феодализма, так и для истории латинского и греко-византийского Востока, и даже для некоторых областей османского права.

Изучение феодализма в Византии только началось. В 1879 году русский ученый В.Г. Васильевский в связи со своими рассуждениями о пронии обронил замечание, что только в эпоху Комнинов и Ангелов можно заметить «действительно зародыш феодального порядка, хотя далеко не всю его систему»[648]. По правде говоря, В.Г. Васильевский никогда не писал специальных работ о византийском феодализме. Он даже не мог себе представить, что какой-либо феодальный процесс мог иметь место в Византии до конца XI века, когда на престол взошла династия Комнинов. Конечно, хорошо организованная феодальная иерархия, которая в феодальном обществе Запада создала длинные цепочки сюзеренов, вассалов и подвассалов, никогда не сложилась на Востоке. «Но, – по правильному замечанию Ш. Диля, – существование этой могучей провинциальной аристократии имело в Византийской империи такие же последствия, как в государствах западного Средневековья; она каждый раз, когда центральная власть слабела, являлась страшным элементом смуты и разложения»[649].

Так называемые феодальные процессы в области как социальных, так политических и экономических отношений в Византийской империи могут быть наблюдаемы на всем протяжении ее истории.

«Константинополь, этот акрополь вселенной, царственная столица ромеев, бывшая с соизволения Божия под властью латинян, снова очутилась под властью ромеев – это дал им Бог через нас». Такие слова мы читаем в автобиографии Михаила Палеолога, первого государя восстановленной Византийской империи[650].

Территориальные размеры государства Михаила были гораздо меньше, чем пределы Византии в эпоху Комнинов и Ангелов, особенно после Первого крестового похода, не говоря уже о более ранней эпохе. В 1261 году империя обнимала северо-восточный угол Малой Азии, большую часть Фракии и Македонии, Солунь (Фессалонику), некоторые острова в северной части Эгейского моря (Архипелага). Отсюда видно, что Босфор и Геллеспонт, эти в высшей степени важные с политической и торговой стороны водные артерии, входили в состав восстановленной империи. Эпирский деспотат находился от нее в зависимости. В самом начале своего правления Михаил получил в виде выкупа за освобождение ахайского князя Вильгельма Виллардуэна, захваченного греками в битве при Кастории, три сильных франкских крепости на Пелопоннесе: Монемвасию, большую скалу, выдающуюся из моря недалеко от древнего Эпидавра, которая «не только является самым живописным местом Пелопоннеса, но и имеет блистательную память о героической независимости, ставящую эту крепость высоко в списке крепостей мира»[651]; известный укрепленный замок Мистру и построенную франками в горах Тайгета для борьбы с обитавшими там славянскими племенами Майну. Эти три полученные греками крепости сделались опорными пунктами, откуда войска византийских императоров с успехом выходили против франкских герцогов.

Этому остатку былой великой империи угрожали со всех сторон сильные политически и экономически народности: с востока, со стороны Малой Азии, турки, с севера – сербы и болгары. Венецианцы занимали часть островов Архипелага, генуэзцы – некоторые пункты на Черном море, латинские рыцари – Пелопоннес и часть Средней Греции. Ввиду столь великих опасностей империя Михаила Палеолога не собрала воедино даже всех греческих центров: Трапезундская империя продолжала жить своей обособленной жизнью; византийские владения в Крыму, а именно Херсонская фема с прилегавшей к ней областью, так называемыми готскими климатами, попала под власть трапезундских императоров и платила им дань. Эпирский же деспотат находился лишь в некоторой зависимости от восстановленной империи Михаила. Во всяком случае при Михаиле Палеологе империя достигла наиболее широких пределов, какие она имела в последний период своего существования. Однако эти пределы сохранялись лишь в его царствование, так что Михаил Палеолог, по словам профессора Т. Флоринского, в этом отношении «был первый и вместе с тем последний могущественный император возобновленной Византии»[652]. И тем не менее империя первого Палеолога представляется современному французскому византинисту Ш. Дилю «худосочным, расслабленным, жалким телом, на котором покоилась громадная голова – Константинополь»[653].

Столица, не оправившаяся от разгрома 1204 г., перешла в руки Михаила в состоянии упадка и разрушения; лучшие, наиболее богатые здания стояли разграбленными; церкви были лишены своей драгоценной утвари; Влахернский дворец, ставший со времени Комнинов императорской резиденцией и восхищавший своим богатым убранством и мозаиками, находился в состоянии глубокого запустения, будучи внутри закопчен, по выражению греческого источника, «итальянским дымом и чадом»[654], во время пиров латинских государей и сделался поэтому необитаемым.

Если Византийская империя времени Палеологов не перестает быть первостепенным центром цивилизованного мира, то Константинополь перестает быть одним из центров европейской политики. «После реставрации Палеологов империя имеет почти исключительно местное значение греческого средневекового царства, которое в сущности является продолжением Никейского, хотя вновь обосновалось во Влахернском дворце и облеклось в обветшавшие формы древней Византийской державы»[655]. Вокруг этого стареющего организма растут и усиливаются более молодые народы, особенно сербы XIV века при Стефане Душане и османские турки. Предприимчивые торговые итальянские республики, Генуя и Венеция, особенно первая, овладевают всей торговлей империи и ставят последнюю в полную финансовую и экономическую от себя зависимость. Вопрос сводился к тому, кто из этих народов и когда покончит с империей восточных христиан, завладеет Константинополем и будет господствовать на Балканском полуострове. История XIV века решит этот вопрос в пользу турок.