Горящая земля - Бернард Корнуэлл

— Ближе, — прорычал я Ралле.

— Ты хочешь наскочить на мель?

— Я хочу подойти ближе.

Я бы сам правил «Халигастом», если бы моя укушенная пчелой рука не была по-прежнему опухшей, с туго натянутой кожей.

Я выпустил руку Этельфлэд, чтобы почесать укус.

— Если ты будешь расчесывать его, лучше не станет, — сказала она, отводя мою руку.

Остроглазый Финан взобрался на мачту «Халигаста», откуда считал датские корабли.

— Сколько? — нетерпеливо крикнул я.

— Сотни, — крикнул он в ответ, а потом, мгновение спустя, дал более точную оценку: — Около двухсот!

Подсчитать точно было невозможно, потому что мачты высились густо, как подлесок, а некоторые суда были без мачт и прятались за чужими корпусами.

— Спаси нас, Мария, — тихо сказала Этельфлэд и перекрестилась.

— Девять тысяч человек? — мрачно предположил Ралла.

— Нет, меньше, — ответил я.

Многие суда принадлежали выжившим из армии Хэстена, и их команды были наполовину перебиты при Феарнхэмме, но все равно, по моей оценке, у Хэстена было вдвое больше людей, чем мы прикидывали в Глевекестре. Может быть, тысяч пять, и большинство из них сейчас прочесывали Мерсию. Но в Бемфлеоте оставалось достаточно, чтобы сформировать гарнизон, который наблюдал за нами с высоких стен. На наконечниках копий играло солнце, но, когда я заслонил ладонью глаза и посмотрел на эти грозные укрепления на крутом холме, мне показалось, что крепость обветшала.

— Финан! — крикнул я спустя некоторое время. — В стене есть проломы?

Он ответил не сразу.

— Они строят новую крепость, господин! Ниже по берегу!

С палубы «Халигаста» я не мог разглядеть новую крепость, но доверял Финану, чьи глаза были лучше моих. Спустя несколько мгновений он спустился с мачты и объяснил, что Хэстен, похоже, бросил крепость на холме.

— Его часовые там, господин, но его главные силы сосредоточены ниже по течению ручья. Там чертовски большая стена.

— Зачем бросать возвышенность? — спросила Этельфлэд.

— Оттуда слишком далеко до кораблей, — ответил я.

Хэстен знал это лучше любого другого, потому что сражался тут раньше и его люди ухитрились сжечь корабли Зигфрида, прежде чем норвежцы смогли свести людей с холма, чтобы этому помешать. Теперь Хэстен перекрыл ручей под холмом: ближнюю к морю часть русла защищали вытащенные на сушу суда-крепости, а дальнюю часть — новые грозные укрепления. Между этими твердынями располагались корабли.

Значит, мы без особых хлопот можем взять старую крепость, но если мы и будем удерживать возвышенность, это ничего не решит, потому что новая крепость находится вне досягаемости полета стрелы.

— Хэстен усложняет нам задачу, — мягко проговорил я.

— Это можно сделать? — с сомнением спросила Этельфлэд.

— Это нужно сделать, — ответил я.

— У нас нет людей!

— Все равно, — упрямо сказал я.

Потому что мой план заключался в том, чтобы захватить эту новую крепость. Она была битком набита пленниками Хэстена, всеми женщинами и детьми, которых он захватил в рабство, и именно в новой крепости Бемфлеота собирали его добычу. Я подозревал, что там же находится семья Хэстена, так же как семьи всех датчан, опустошавших Мерсию. И корабли тоже были там, под защитой этой крепости. Если бы мы ее захватили, мы разорили бы Хэстена, взяли бы дюжины заложников и уничтожили датский флот.

Если бы мы могли захватить Бемфлеот, то одержали бы победу, которая привела бы датчан в уныние и окрылила бы сердце каждого сакса. Победа, может, и не решит исход войны, но безмерно ослабит Хэстена, и многие его сподвижники, лишившись веры в успех, бросят его, потому что какой вождь не может защитить семьи своих людей?

Этельред верил: спасение Мерсии в том, чтобы ожидать, пока Хэстен атакует Глевекестр; я же считал, что мы должны атаковать Хэстена там, где он меньше всего ожидает нападения. Мы должны нанести удар по его базе, уничтожить его флот и отобрать его добычу.

— Сколько у тебя людей? — спросил Ралла.

— По последним подсчетам — восемьдесят три.

Он засмеялся.

— А сколько тебе нужно, чтобы захватить Бемфлеот?

— Две тысячи.

— И ты не веришь в чудеса? — спросил Ралла.

Этельфлэд сжала мою руку.

— Люди придут, — сказала она, хотя далеко не убежденно.

— Может быть, — ответил я.

Я глядел на корабли, укрывшиеся в ручье, и думал, что в своем роде Бемфлеот столь же неприступен, как Беббанбург.

— А если они не придут? — негромко спросил я.

— Что ты тогда будешь делать? — ответила вопросом на вопрос Этельфлэд.

— Заберу тебя на север, — сказал я. — Заберу своих детей на север и буду сражаться до тех пор, пока не добуду серебро, чтобы набрать армию, способную взять Беббанбург.

Этельфлэд повернулась ко мне.

— Нет, — ответила она. — Я теперь мерсийка, Утред.

— Мерсийка и христианка, — угрюмо сказал я.

— Да, — ответила она. — Мерсийка и христианка. А что насчет тебя, господин Утред?

Я посмотрел туда, где солнечный свет отражался, подмигивая, от наконечников копий часовых на высоком холме Бемфлеота, и горько проговорил:

— А я — дурак. Дурак…

— Мой дурак, — сказала Этельфлэд и приподнялась на цыпочках, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Гребите! — взревел Ралла. — Гребите!

Он тяжело налег на рулевое весло, чтобы повернуть «Халигаст» на юг, а потом — на запад. Два больших вражеских корабля осторожно выходили из ручья, скользя мимо новой крепости-корабля. Их весла ловили отблески солнца, опускаясь и поднимаясь.

Мы ринулись вверх по реке.

И, поскольку я был дураком, я мечтал о том, как возьму Беббанбург.

На следующий день олдермен Элфволд явился в Лунден. Его земли лежали в северной части сакской Мерсии, что делало их самыми беззащитными перед нападением датчан, и он удерживал свое поместье лишь нанимая дорогостоящих воинов, подкупая датчан и сражаясь. Он был старым вдовцом и устал от борьбы.

— Как только будет собрана жатва, — сказал он, — придут датчане. Крысы и датчане появляются вместе.

Он привел почти триста человек, большинство из них было хорошо вооружено и как следует обучено.

— Они могут с тем же успехом погибнуть в бою, как и сгнить в Глевекестре, — заметил олдермен.

Он стал бездомным, потому что его дом сожгла одна из шаек Хэстена.

— Я бросил дом, — признался он. — Я привык сражаться с парой сотен ублюдков, а не с тысячами.