Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

Но Легков плакал и чувствовал себя виноватым. Получается, считал, что должен?

На Олимпиадах, где национальная составляющая постоянно присутствует как на форме участников, так и на электронных табло, трибунах и даже щеках болельщиков, а компьютеры безостановочно ведут медальный подсчет, бывает очень трудно абстрагироваться от ощущения, что Игры – это война. А раз война, то все просто: впереди – враг, за спиной – родина, и ты должен лечь за эту родину костьми, чтобы победить. Кто считает иначе, тот – не патриот. Точка.

Много лет назад я разговорилась на тему патриотизма с трехкратной олимпийской чемпионкой Ириной Родниной. Не помню уже, какими именно словами, но она как-то очень просто объяснила тогда, что для нее патриотизм – это прежде всего чувство собственного достоинства. Стремление выступить так, чтобы потом не сожалеть, что что-то не сделал, не реализовал шанс. Чтобы было не стыдно смотреть в глаза тренеру. Да и не только ему. А всем людям, кто много лет вкладывал в тебя силы и частички своих душ. Это – и хореографы, и врачи, и заливщики льда, и нянечка в раздевалке, которая сушит на батарее твои промокшие варежки и носки, пока ты катаешься. Лишь тогда можно уважать себя. Лишь тогда тебя будут уважать другие. И страну, которую ты представляешь, кстати, тоже.

Такими же простыми словами объяснял мне суть спорта еще один трехкратный олимпийский чемпион Александр Карелин. Сказал однажды, что слова «родина» и «патриотизм» он понимает очень просто. Это прежде всего папа с мамой и жена с детьми, у которых изо дня в день, из года в год он отнимает самого себя ради спортивных результатов, в то время как старики старятся, дети растут, жена в одиночку решает какие-то бытовые проблемы… «Дом – это место, где тебя ждут, любят и примут любого, – сказал он мне. – Больного, несчастного, проигравшего, проявившего слабость. Но самому-то как потом близким в глаза смотреть?»

С этой точки зрения слово «долг» более чем уместно. Он давит на всех, что бы спортсмены ни говорили по этому поводу в микрофоны. Просто это всегда очень личное, совершенно не пафосное и не предназначенное для посторонних. Хотя иногда непроизвольно и выплескивается наружу горькими, отчаянными слезами. Как у Легкова. Как у российских мальчишек-хоккеистов, которые уже почти под занавес Игр провели, возможно, самый кошмарный матч в своей истории. Проиграв Канаде со счетом 3: 7, наша страна впервые не попала в полуфинал олимпийского турнира.

* * *

Не помню уже, с кем именно из российских тренеров по плаванию я разговаривала четырнадцать лет назад на Олимпиаде в Атланте, но суть разговора запомнила хорошо. Он был о том, насколько тяжело пришлось пловцам-новичкам на тех Играх, где медали разыгрывались в громадном бассейне – с уходящими даже не под потолок, а куда-то в небо трибунами.

– Трибуны под завязку набиты американцами, – говорил тренер. – Они кричат, свистят, топают, эхо летит по залу, отражается от стен, оттуда обрушивается на бортик, а на бортике стоишь ты. Такой маленький… Очень трудно выдержать в такой обстановке. Не растеряться.

Сидя перед началом матча Россия – Канада на центральной трибуне хоккейного дворца, я рассматривала зал. На всех ярусах полыхали российские флаги. Красно-белая российская форма сливалась с красно-белой канадской, и казалось, что зал – наш.

А потом канадцы забили первый гол, и стены дворца затряслись в прямом смысле этого слова. То же самое произошло после второй канадской шайбы, а после третьей российские флаги на трибунах вдруг начали съеживаться и исчезать на глазах. Вот тогда-то я и вспомнила давний разговор в Атланте.

Большие канадские парни вели большую хоккейную игру, раздувая этим действом канадские легкие стадиона до несусветных размеров, в то время как у тех, кто болел за Россию, чувство собственной мизерности и ненужности на этом празднике становилось все острее и острее. Было отчаянно больно наблюдать, как команда, олицетворяющая собой весь российский спорт, на глазах целого мира собственноручно крушит миф о своей мощи. И не питать при этом никаких иллюзий.

Прямо за моей спиной на центральной трибуне сидел двукратный призер ванкуверских Игр конькобежец Иван Скобрев. Мне казалось, что он должен быть предельно расстроен происходящим на льду. Тем более что выбрался на соревнования впервые после своих собственных выступлений. Но уже после первого периода Иван почти равнодушно пожал плечами: «Грустно, конечно. Но ведь без вариантов? Канадцы быстрее бегут, лучше играют. Остальное предсказуемо».

Российским болельщикам можно было смело ставить в Ванкувере памятник. Именно им – до последнего верящим в чудо и не признающим никаких логических объяснений того или иного поражения. Над их убеждением, что «наши – лучшие!», можно было посмеиваться, опровергать его какими-то фактами и цифровыми раскладками, но нельзя было эту слепую веру не уважать. Если кого и приходилось жалеть в переполненном Canada Hockey Place, так это тех, кто сидел на трибунах в российской форме. Верил, несмотря ни на что, молился и продолжал надеяться на чудо. Точно так же, как верили и молились миллионы болельщиков в далекой России, так и не заснувшие той московской ночью.

Те, кто сам прошел через большой спорт, так не умеют. Спортсмены, как правило, куда раньше других понимают, что происходит в схватке, и, как правило, трезвы в оценках. Подтверждение этому я получила еще в день розыгрыша олимпийского золота в мужском турнире фигуристов, когда на мой в общем-то дежурный вопрос: «Засудили ли Евгения Плющенко?» – собеседник, известный в недавнем прошлом российский фигурист, озадаченно переспросил: «Вы сейчас это серьезно говорите? Он же все проиграл сам. Вчистую…»

«Я не готов дать ответа, почему мы проиграли, – сказал после матча с Канадой вратарь российской сборной Евгений Набоков. – Канадцы вышли с таким настроем, которого мы просто не ожидали».

Вратарю, пропустившему шесть шайб за двадцать три минуты, чего, я уверена, не случалось с ним за всю предыдущую и весьма славную карьеру, можно было только посочувствовать. Но вот сочувствовать тренерскому штабу получалось гораздо хуже. Да и не только у меня.

«Олимпиада – великий турнир, к нему нужна великая подготовка. Увы, такой подготовки у нас не было – ни в хоккейном, ни в менеджерском плане. Жаль, – сказал после матча олимпийский чемпион Альбервилля Сергей Зубов. Выдающийся игрок, переживающий унизительное поражение как свое собственное, огорченно и вместе с тем раздосадованно говорил о том, что Канада – страна с огромной хоккейной историей. И что «коронка» североамериканцев, их визитная карточка, смысл их хоккейного бытия всегда спрятаны в первых десяти минутах каждого матча. Ошеломить, затоптать, спровоцировать – вот философия канадского старта. Особенно в борьбе с европейцами.

– В советские времена мы прекрасно знали: если эти десять страшных минут выдерживаешь, то ситуация переворачивается, у тебя появляются козыри. За счет этого канадцев и побеждали. А теперь, в Ванкувере, неприятно поразило то, что мы об этом вроде бы вообще не знали. Для меня, человека, который изучил канадцев вдоль и поперек, это стало шоком, – добавил игрок.

После олимпийского поражения в Турине, после двух неудач в финалах чемпионата мира канадцам было некуда отступать. Поэтому они и бросили на свои домашние Игры все силы. В том числе интеллектуальные. Сборная Канады привезла в Ванкувер четверых тренеров. Это были Майк Бэбкок, Жак Лемэр, Линди Рафф и Кен Хитчкок. Весьма любопытная бригада, составленная из самых забубенных канадо-канадцев всея НХЛ, – как иронично отметил в одном из своих репортажей мой хоккейный коллега. Главный тренер – врожденный перестраховщик, вынужденный принять комбинационный «Детройт» и имевший достаточно мозгов, чтобы ничего в нем не менять. Ассистенты – адепты оборонительно-зубодробительного хоккея, гуру командной игры, специалисты по замусориванию средней зоны. Каждому из них был поручен свой конкретный участок работ. Рафф отвечал за защитников, Лемэр – за нападающих и «меньшинство», Хитчкок чуть ли не круглосуточно сидел под потолком арены, подмечая тактические тенденции и игровые несостыковки, после чего скрупулезнейшим образом разбирал видеозапись. Бэбкок курировал «большинство», определял общую направленность на каждый отдельный матч, плюс служил главным мотиватором всей канадской банды. На каждого игрока российской сборной у канадцев существовало досье, где были тщательно расписаны сильные и слабые стороны.