Олимпийские игры. Очень личное - Елена Вайцеховская

Несколько минут спустя предсказание выдающегося пловца обрело вполне конкретную форму в виде крайне унизительных для России цифр на табло.

Президент Российской федерации плавания Владимир Сальников к журналистам не выходил. Хотя выйти должен был еще в первый день. И во второй. И в третий. Объяснить, что происходит, ответить на вопросы. Оставалось только констатировать, что отвечать на вопросы Сальников не умеет. Все, на что способен, – произнести напыщенную, заранее заготовленную речь, завершить ее рубленой фразой: «У меня – все!», развернуться и уйти чеканным шагом.

На следующий день после репортажа о бесславно слитой эстафете со звучным названием «Гордость нации» коллега процитировал мне высказывание в микст-зоне одного из руководителей российской сборной по плаванию: «Вайцеховская написала политический донос…»

Видимо, политическим доносом в федерации плавания посчитали высказанную в комментарии мысль, что у руля этого вида спорта в России стоят люди, по определению не способные чем-либо рулить. Проигрывать доморощенные начальники явно не умели.

Впрочем, выигрывать тоже.

В один из первых дней Игр Международная федерация спортивной прессы чествовала тех, кто отработал журналистом на десяти Олимпиадах. В разгар мероприятия подошел молодой коллега и спросил: в чем заключается наиболее ценный олимпийский опыт?

Ответила честно: «В умении решать бытовые вопросы»…

В Лондоне эти вопросы возникали на каждом шагу. Заболевали все. И тут же громаднейшей проблемой стал тот факт, что проносить в Олимпийский парк какую-либо жидкость категорически запрещала служба безопасности. Взять с собой можно было разве что тюбик с зубной пастой, и то при условии, что он небольшой. Пришлось идти на ресепшн пресс-центра:

– У нас проблема…

– ???

– Один из моих коллег должен трижды в день принимать лекарство и запивать его молоком. Купить молоко в Олимпийском парке совершенно негде…

– Да, это так.

– Пронести молоко через секьюрити тоже невозможно.

– О, да, я знаю.

– Но проблему нужно как-то решать?

В итоге меня «прикрепили» к кафетерию, где за три английских фунта мне по утрам вручали двухлитровую бутыль прекрасного натурального продукта, и я торжественно несла ее в офис редакции.

На Играх как нигде понимаешь, что быт – это на самом деле очень важно. Сама я с незапамятных времен взяла за правило не ездить на Игры с рабочим рюкзаком – только с мини-чемоданчиком на колесах. Ноутбук, фотоаппарат, зарядка, бинокль, диктофон, комплект батареек, зонт, ветровка, пара яблок, бутылка с водой, косметичка, аптечка, телефон (с зарядкой опять же)…

К вечеру набирается еще целая пачка бумаг. Таскать все на себе – рисковать больной спиной. А журналист на Олимпийских играх должен быть здоровым.

Быть здоровым – первая рабочая заповедь. Потому что, если ты теряешь способность работать, твоя работа ложится на других. Которые точно так же, как и ты, бегают по объектам, спят по три-четыре часа в сутки, к концу первой недели начинают путать от запредельной усталости имена и цифры и меньше всего рассчитывают на то, чтобы работать и «за того парня» тоже.

Поэтому – в сумке аптечка, на шее шарф, чтобы не продуло холодным воздухом кондиционера. С собой ветровка, обувь – только без каблуков, чтобы не уставать и тем паче не подвернуть ногу, ну и прочие мелкие хитрости типа овсянки, потому как состояние желудка от дико жирных «чоризос» в столовке для журналистов и «прошлогодних пакистанских сэндвичей», как метко окрестил нашу ночную лондонскую еду один из коллег, начинает к концу той же самой первой недели балансировать между гастритом и язвой. А журналист, как уже сказано выше, на Олимпийских играх не может позволить себе заболеть.

Самым сильным впечатлением первой недели, если не брать в расчет шок от выступления пловцов, стали вечерние почти ночные интервью трех российских чемпионов-дзюдоистов в офисе Олимпийского комитета России в главном пресс-центре Игр. Все трое взахлеб рассказывали о своем главном тренере – итальянце Эцио Гамбе.

В ноябре 2008-го, возглавив российскую мужскую команду, в интервью нашей газете Гамба сформулировал свое кредо так: «Чтобы выиграть Олимпиаду, надо тренироваться 350 дней в году».

Тренер пояснил тогда, что главная проблема наших дзюдоистов, на его взгляд, – в их разрозненности, в разделении сборной на своего рода группы по интересам. «Мне предстоит объединить спортсменов и воспитать в них командный дух», – подвел он черту.

Незадолго до начала лондонских Игр Гамба сказал: «Сюрпризы возможны, но в целом сейчас наша команда на любом крупном турнире способна завоевать от двух до шести медалей. Ни то ни другое не станет для нас неожиданностью».

Медалей в общей сложности получилось пять, что сразу же породило в стане журналистов предложение: пусть президент страны обратится в МОК с требованием срочно увеличить количество олимпийских категорий в дзюдо.

Когда тренер ставит во главу угла работу и дисциплину, его тяжело любить. По этому поводу в свое время блистательно выразилась старшая дочь легендарного Анатолия Тарасова – Галина, учительница по профессии, с которой мы как-то разговорились «за жизнь».

– В школе все иначе, там от детей всего добиваешься любовью, мягкостью, – сказала тогда Галина. – А в спорте так не бывает. Тренеру приходится постоянно «насиловать» ученика, заставлять его работать до изнеможения, терпеть боль, преодолевать себя каждую минуту. Одному Богу известно, чего это стоит – готовить человека к тому, чтобы он стал лучшим в мире…

Я слушала чемпионов и никак не могла понять: откуда столько восхищения в адрес Гамбы в словах взрослых, много чего повидавших мужиков? Ведь даже старший тренер команды и неплохой в прошлом дзюдоист Виталий Макаров, когда я спросила его, что особенного он видит в победе первого в истории российского чемпиона Арсена Галстяна, ответил:

– У него есть Эцио Гамба! У меня в свое время его не было.

Вопрос «За что любят?» на самом деле риторический. Итальянец, возглавив сборную, дал шанс российским парням сделать свою собственную жизнь – подняться на принципиально иной уровень, получить принципиально иные возможности, да и просто стать состоятельными людьми, чего уж тут лукавить? Ведь золотые олимпийские награды оплачиваются ныне так, что уже ради этого стоит работать несколько лет. И вопрос это для многих отнюдь не маловажный. Во всяком случае, когда я обсуждала в бассейне плачевный результат российской эстафеты с высоким спортивным боссом международного уровня, тот сказал, что хотел бы задать руководителям нашей федерации плавания и тем, кто комплектовал эстафетный состав, ряд вопросов. Спросить, например, о том, кто дал им право оставить без возможных медалей сразу шесть человек, лишить их призовых денег? Почему они считают нормальным угробить спортивную жизнь целому поколению пловцов?

Поколению, замечу от себя, едва ли не самому талантливому из тех, что Россия имела за всю свою плавательную историю.