Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь - Цянь Джули Ван

Ба-Ба было плохо. Осознание случившегося, казалось, высосало все силы из его тела, и он уполз обратно в постель, хотя было уже утро и ему надо было на работу, а мне – в школу. Его лицо напомнило мне гранитную глыбу, образовавшуюся в моем сердце в тот первый день без Мэрилин. Ба-Ба отказался вызывать полицию, поэтому позднее, когда я вернулась из школы, а к нему вернулась способность ходить, мы стали бродить с улицы на улицу, надеясь наткнуться на нее. И действительно, всего в двух кварталах от дома, где мы жили, в направлении, противоположном тому, откуда начались поиски, нашлась наша машина, припаркованная на пятачке, где было запрещено парковаться. Дверцы ее были ободраны, ветровое стекло разбито вдребезги – вот что бывает, если сделать два левых поворота с той палкой, прикинул Ба-Ба, та ма дэ[99], так и знал, что надо было покупать дорогую, – и многие детали, в том числе радиоприемник, выдраны с мясом. И все равно открытая всем ветрам приборная панель была усыпана штрафными квитанциями. Тогда‑то я и узнала, что правосудие слепо.

Неудержимый Ба-Ба вновь восстановил машину до ее изначального состояния, и после этого Ма-Ма упросила Лао Джима давать ей уроки после наших походов в «Макдоналдс». Я научилась ретироваться в санузел каждый раз, когда Ма-Ма возвращалась после этих уроков. Однако иногда скандальные вопли были слышны и оттуда. Когда такое случалось, я делала все, что было в моих силах, чтобы их заглушить. Если в иных случаях я бы села на крышку унитаза, сложив перед грудью ладони и молча умоляя Мэрилин, Бога, – словом, любого, кто обладал способностью помочь Ма-Ма и Ба-Ба, – то теперь я вставала и начинала читать молитву во весь голос.

Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, повторяла я до тех пор, пока мои слова не скреплялись вместе в одну надежную цепь, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, сделай их снова счастливыми. Я сделаю все что угодно. Все, что ты захочешь.

* * *

Учебный год продолжался, и у меня появилось неприятное чувство, что мы с Глорией переместились на нижний ярус нашей дружеской компании. Элина и Мия все больше общались с другими неазиатками из нашего класса, девочками, которые считались крутыми за счет того, что тусовались с мальчиками; девочками, которые носили лифчики с яркими бретельками, выглядывавшими из-под блузок. Элина и Мия, разумеется, звали нас присоединиться к ним, но существовал некий социальный барьер, который был непроницаем для нас с Глорией. Может быть, потому что мы были китаянками, может быть, потому что не могли позволить себе покупать яркие лифчики, в которых пока не нуждались.

Глория была одной из немногих учениц нашего класса, тоже получавших талоны на еду. А еще она была единственной, кому, как и мне, нравилось ходить в бесплатную библиотеку при школе, где книг было больше, чем в моей районной публичной библиотеке. Ей нравилось все, что нравилось мне, и она не могла себе позволить того же, чего не могла позволить себе я. Она была моей самой близкой подругой. Но при этом в ней было столько непосредственности и склонности к самоуничижению, что невозможно было устоять перед соблазном и не пнуть ее в надежде подняться в более высокий социальный эшелон.

Однажды – мне никогда не забыть этот день – мы вчетвером сидели за обедом с «крутыми» одноклассниками, в том числе мальчиками. Я старалась убрать с глаз долой свой буклет с талонами. Мы с Глорией мало что могли добавить к разговору за столом, пока он не свернул на тему популярной музыки и Ашера. Я уже начала изучать культуру модной музыки, делая для этого то, что можно было сделать без кассет и плеера. У Ба-Ба был переносной радиоприемник с антенной, и до возвращения домой Ма-Ма и Ба-Ба, наполнявших дом гневом и напряжением, я делала домашнее задание под аккомпанемент 103.5 KTU – радиостанции, которую однажды упомянула Кейли, одна из крутых девчонок со светлыми волосами, голубыми глазами, длинными ногами, носившая топы-«лапшу» в обтяжку. Это самостоятельное изучение вопроса снабдило меня общим представлением о теме разговора и о том, кто такой Ашер, хоть его и было недостаточно для того, чтобы я могла сказать что‑то осмысленное. Однако, когда беседа между нашими «крутыми» одноклассниками на миг прервалась, Глория влезла с вопросом:

– Что такое «ар-эн-би»?

Я почувствовала, что мое лицо вспыхнуло, как в самый первый день, когда белая девочка заплатила за завтрак, который мне выдали бесплатно. Я возненавидела Глорию за этот вопрос. Я возненавидела себя за то, что не знала ответа.

– Боже, Глория, ты даже не знаешь, что такое «ар-эн-би»? Ты настолько неудачница? – эти жестокие слова вылетели из меня раньше, чем я опознала звук собственного голоса.

Все дружно повернулись и уставились на нас, включая двух симпатичных мальчиков на другом конце стола. Румяные от природы щеки Глории стали багровыми. Первой подала голос Мия:

– Цянь, почему ты такая злая? А ты сама знаешь, что такое «ар-эн-би»?

– Конечно, знаю, – пискнула я, никого этим писком не убедив.

– И что же это?

– Рок-энд-блюз.

– Неверно!

Я сидела не шевелясь, сгорая со стыда. Спустя долгую секунду молчание за столом уступило место хихиканью, и остаток дня я провела безмолвная, полная смирения.

* * *

От моих молитв дома не было никакого толку. Ма-Ма иногда стала ночевать у своей подруги на Лонг-Айленде. Когда она возвращалась, они с Ба-Ба бросались друг в друга словами, которых никогда прежде от них я не слышала. Я приучилась абстрагироваться от их застольных ссор – рот жевал, горло глотало, но сознание отключалось, тело переставало чувствовать. После таких ужинов у меня болел живот: может быть, потому что я ела слишком быстро, может быть, потому что я почти ничего не ела. Я не могла точно указать причину, потому что мой разум, запоминавший слишком многое, внезапно решил вообще ничего не запоминать. Однако один такой ужин заставил мой разум вернуться обратно. Ба-Ба сказал что‑то резким тоном, на что Ма-Ма ответила еще более резким, вызывающим тоном. От этого в глазах Ба-Ба снова появилось то выражение – испуганной маленькой птички, запертой внутри тридцатишестилетнего мужчины, – но оно длилось всего миг, прежде чем его сменила закаленная сталь. А потом Ба-Ба встал и сделал то, что рывком выдернуло меня в реальность.

Он перегнулся через стол, выбросив руку вперед мимо меня, и дал Ма-Ма пощечину.

Этот звук запрыгал, заметался от стены к стене, точно самодельный воздушный змей на порывистом ветру, цепляясь то за один угол, то за другой, пока не окружил нас со