Сочинения в трех томах. Том 2 - Майн Рид

убедиться в этом не смел ввиду острой опасности. Ветер дул от ручья к лагерю. Подведя коня к самой стоянке мустангов, я рисковал, что его учуют индейские лошади. Несомненно, они оповестят весь лагерь звонким ржанием о близости Моро. Ветерок был легкий. Тем хуже! По волнам его плыли тончайшие запахи, в то же время он не заглушал глухого плеска воды, рассекаемой Моро, и стука его копыт по каменистому ложу речки.

Опасность была двусторонняя: нельзя высунуться для разведки — увидят, и нельзя идти дальше — загубит предательский ветерок.

В величайшей нерешительности я остановился. Откуда мне было знать, вести ли Моро вверх по течению или сейчас расстаться с конем? Напрасно прислушивался я к смутным шорохам, долетавшим из лагеря; по ним ничего нельзя было заключить.

Тогда я попробовал оглянуться на холм. Увы! Нет возможности определить расстояние. Глаза мои покоились на уровне ручья.

В отчаянии я обратился к востоку.

Здесь нашел я необходимую веху. В отдалении белел круп мустанга, привязанного к колышку. Лошадь паслась, нагнувшись к травам.

Какое счастье! От меня до мустанга шагов двести! Пастбище означает границу индейского лагеря.

От стана меня отделяло двести шагов, то есть расстояние, на котором я собирался оставить лошадь.

Я был настолько предусмотрителен, что захватил с собой обструганный колышек для привязи коня — предмет, необходимый для всадника в прериях. Моро никогда не срывался с привязи, даже самой непрочной, и я лишь слегка вогнал колышек в землю.

Колышек для Моро был скорее символом, означавшим, что надо стоять на месте. Итак, условно привязав Моро, я простился с ним как с другом и побрел дальше.

Пройдя шагов двенадцать, я заметил, что откос впереди размыт. Прерию пересекала балка, образовавшаяся от стока дождевых вод. Навстречу ей с холмистого берега шла другая.

«Вот, — подумал я, — отличная лазейка для индейцев!»

Вначале открытие меня смутило. Я испугался опасного места. Однако в точке пересечения высохшей балки и ручья промоина оказалась достаточно глубокой.

Я мог не только спокойно миновать балку, но даже извлечь из нее пользу.

Положение, в котором остался Моро, было весьма ненадежным. Мне будет трудно вывести коня на берег, имея индейцев за плечами. Сесть на Моро не составит для меня затруднения, так как хребет его находится на уровне ручья, но вряд ли мой доблестный конь даже отчаянным прыжком, без разбега, выскочит на берег.

Теперь, когда обнаружилась балка, Моро выберется из речного русла так же легко, как в него вошел.

Довольный моим открытием, я вернулся и, отвязав Моро, повел его к промоине. Поставив коня под хорошим заслоном на новом месте, я вторично простился с любимцем.

На сердце полегчало, но я удвоил предосторожность.

Индейский лагерь был так близок, что малейший плеск мог меня погубить.

Я решил выйти из воды не раньше, чем благополучно миную пасущихся на берегу индейских мустангов. Это было безопаснее, чем идти через табун, охраняемый воинами. Внутри лагеря лошади, имея перед глазами множество индейцев, не обратят на меня внимания, а дозорных мой живописный костюм введет, конечно, в заблуждение.

Но, с другой стороны, не в моих интересах было появиться перед лицом всего лагеря, против костров.

Еще с вершины холма я заметил довольно широкую полосу между лагерем и пастбищем мустангов. На этом участке, не утыканном копьями, лишь изредка показывались случайные воины, и я избрал его для дебюта в роли индейца.

Мне удивительно повезло. Крадучись по воде, я прошел под самым носом у мустангов — до того близко, что слышал, как они фыркают и жуют у меня над головой. Однако я подвигался так тихо, что ни один не заржал и не поднял тревоги.

Мустанги через несколько минут остались позади и больше меня не стесняли.

Только теперь я дерзнул поднять голову и увидел скат прерии, на котором расположился лагерь.

Ни души по соседству! В ста шагах от меня индейцы группируются у костров. Они смеются, оживленно беседуют. Никто не оглядывается в мою сторону.

Ухватившись руками за откос, я начал подниматься, подобно черту, вылезающему через люк из театральной преисподней.

Медленно встал я с колен в самом сердце лагеря команчей — таким же индейцем, как любой из краснокожих воинов.

Глава XCI

ЛАГЕРЬ

Я не смел шелохнуться, чтобы не привлечь внимания караульщиков табуна и копошившихся у костров команчей.

Еще вылезая из воды, я напялил на голову парик команча с орлиными перьями. На берегу первой заботой моей было прикрепить сзади к поясу пистолеты…

Я сам удивился проворству, с каким это выполнил; так же стремительно я развернул ягуаровый плащ- Мех, скатанный у меня за плечами, остался сухим. Он закрыл насквозь промокшие плечи и верхнюю часть тела, с которых струилась вода. У мокасинов был довольно жалкий вид, но это меня не печалило. В прерии, на бивуаке, возле ручья, никому не покажется подозрительным индеец с мокрыми мокасинами.

Впрочем, оленья кожа, выделанная по индейскому способу, почти непромокаема. Вода быстро стечет с моих мокасинов, а если и останется влажный глянец, не беда.

Место, где я стоял, было освещено багровыми бликами костра и матовым сиянием луны. Два разнородных источника света боролись, и смешанное освещение было туманным и фантастическим. Меня нетрудно было заметить из середины лагеря, но я был индеец, как все. Никто ко мне не подойдет, беспокоиться нечего.

Но я простоял на месте лишь столько, сколько требовалось, чтобы в общих чертах ознакомиться с обстановкой.

Костров было много. Ночь выдалась холодная. Индейцы зябли и жались к огню. Только немногие бродили поодаль.

Один из костров отличался размерами. В нем было что-то праздничное. Такие костры раскладывают на севере Европы крестьяне в Иванов день. Большой костер пылал в двенадцати шагах от