The Beatles. Единственная на свете авторизованная биография - Хантер Дэвис

Джордж вспоминает, что все это раздражало их уже с первого американского турне. И хотя следующие гастроли были гораздо короче, приятнее от этого не стало.

«Как будто цикл подошел к концу. В Гамбурге мы играли по восемь часов подряд, и нам было в кайф, мы узнавали друг друга, узнавали, на что способны. Это был полный дурдом, и мы такое творили — рехнуться можно… В Ливерпуле концерты были короче, но нам все еще было по кайфу. Мы были вместе с аудиторией. У нас была общая жизнь. Мы никогда не репетировали концерты. В итоге, конечно, пришлось навести глянец, но „Кэверн“ — это была фантастика. Шутки, приколы — все спонтанно. Мы были среди друзей… Потом начались гастроли. Поначалу здорово — программы отшлифованы и еще короче, можно работать над новыми песнями. Но вскоре приелось. Мы колесили по всему миру — по наезженной колее. Слушатели менялись, а мы исполняли одно и то же. Никакого удовлетворения. Никто ничего не слышал. Только сплошной дикий рев. Мы стали хуже играть, изо дня в день исполняли одно и то же старье. Ни малейшей радости».

«Все это разрушало нашу музыку, — признается Ринго. — Все терялось в шуме толпы. В конце концов я стал играть только слабую долю вместо постоянного бита. Часто шум стоял такой, что я вообще себя не слышал, несмотря на усилители… В залах нас по-идиотски ставили далеко друг от друга. На сцене мы обычно играли быстрее, чем в записи, — в основном потому, что не слышали себя. Иногда я сбивался — не понимал, в каком месте играем. Половину времени мы просто раскрывали рты, делая вид, что поем, особенно если першило в горле… В конце концов гастроли всем осточертели. Тут иначе никак. Едва дело доходит до конвейера — все, приплыли. Чтобы получать, нужно отдавать. Иногда мы понимали, что концерт вышел чудовищный. Мы ничего не отдали. И тогда мы решили — пора закрывать лавочку, пока все это не возненавидели и остальные».

«Когда наступал перерыв, — рассказывает Джон, — похоже было на школьные каникулы. Не нужно ничего делать, и вспоминается только смешное. Даже предвкушаешь, как вернешься. А потом возвращаешься — и лучше б не возвращался… Похоже на армию — уж не знаю, как там в армии. Все вокруг одинаковое, и ты сквозь это продираешься. Большое однородное месиво. Я вообще не помню гастролей… Мы столько выступали, что хватит до конца жизни. Мне в голову не приходит, зачем бы нам вздумалось снова гастролировать».

Пол говорит, они могли бы выступить, если бы сочинили совершенно новое шоу. Но идей ни у кого нет. Похоже, Сид Бернстайн так и останется со своим миллионом.

Это был смелый шаг — отказаться от дела, принесшего им славу. Очень немногие, особенно в шоу-бизнесе, уходили на вершине успеха. Многие обещают, что оставят публику раньше, чем публика оставит их, но обычно опаздывают.

А вот «Битлз» не колебались ни секунды. Они считали, что переворачивают последнюю страницу Главы Первой. Наивные и простодушные, они представить себе не могли, какой будет Вторая Глава. Но в одном они были уверены: в ней не будет изнурительных гастролей и битломании.

Как и предвидел Брайан в Сан-Франциско, прекращение гастролей подвело итог целой главе в жизни «Битлз». Но, как рассказывал Нэт Уайсс, Брайан был полон решимости не бросать работу и заняться чем-нибудь другим. И поначалу занимался.

NEMS Enterprises превратилась в громадную организацию, которая работала со многими другими артистами — Силлой Блэк, Gerry and the Pacemakers и так далее. Компания занималась агентским бизнесом, арендовала театр «Сэвилл», продолжала и расширяла свою деятельность в области менеджмента.

С ливерпульских времен штат Брайана значительно вырос, но самые важные посты занимали старые друзья и знакомые из Ливерпуля. Поработав в Pye Records, в компанию вернулся Алистер Тейлор, бывший помощник Брайана за прилавком NEMS, подписавший первый контракт с «Битлз».

Что важнее, к лондонской конторе NEMS присоединились Джеффри Эллис и Питер Браун, два старых ливерпульских друга Брайана.

Джеффри Эллис, выпускник Оксфорда и нью-йоркский страховой агент, часто встречался с Брайаном, когда тот приезжал в Америку, и в конце концов дал себя уговорить перейти в NEMS в Лондоне. Его юридическому образованию цены не было при составлении контрактов. Он пришел в NEMS в октябре 1964 года руководителем высшего звена, а в следующем году стал одним из директоров.

Питер Браун работал в ливерпульском отделении NEMS до середины 1965 года. До этого ему не приходилось работать с «Битлз» — он управлял магазинами грампластинок, которые Брайан на него оставил. Но в июне 1964-го Гарри Эпстайн, отец Брайана, бо́льшую часть своих магазинов решил продать, оставив управляющим младшего сына, Клайва.

Питер Браун еще поработал, но отношения с новыми хозяевами у него не сложились. Брайан предложил ему перейти в NEMS Enterprises в Лондоне. «Поначалу я опасался, что, если буду работать с Брайаном в тесном контакте, снова начнутся ссоры. Но все шло прекрасно». Он стал личным помощником Брайана, сменив на этой должности Уэнди Хэнсон.

В начале 1967 года Брайан купил загородный дом в Сассексе, который подыскал ему Питер. Большой особняк, просто памятник архитектуры, в Кингсли-Хилл, неподалеку от Хитфилда. Дом обошелся ему в двадцать пять тысяч фунтов.

Брайан взял на работу личного секретаря Джоан Ньюфилд, племянницу Джо Лосса. Работала она в офисе на верхнем этаже лондонского дома Брайана на Чепел-стрит в Белгравии. Это было необходимо, так как Брайан очень много работал дома.

Так сложилась жизнь Брайана Эпстайна к лету 1967 года. Тридцать два года, богач, красавец, обаяшка, звезда и гей. Его имя было на слуху, все ценили его дар «открывателя талантов», связывали с его именем успех «Битлз». С ним сотрудничали многие артисты, у Брайана была масса затей и интересов — особенно театр «Сэвилл». Его деятельность постоянно привлекала внимание прессы.

Со стороны казалось, что Брайан абсолютно счастлив и нашел себе место в жизни. Летом 1967 года «Файнэншл таймс» оценила его состояние в семь миллионов фунтов. Реальная цифра, как потом выяснилось, была намного меньше, но Брайану хватало средств, чтобы не думать о деньгах до конца жизни.

14 августа 1967 года миссис Куини Эпстайн, мать Брайана, на десять дней приехала к старшему сыну в Лондон, в его дом в Белгравии. В Ливерпуль она возвратилась в четверг 24 августа.

В Лондон она приехала в унынии. Месяц тому назад умер ее муж, что глубоко опечалило и Брайана. Брайан отвлекал и развлекал мать как мог. Он снял для нее квартиру в Найтсбридже: было решено, что мать переедет из Ливерпуля в Лондон. Брайан хотел, чтоб она была как можно ближе к нему.

Ради матери он изменил свой образ жизни. Обычно Брайан поздно вставал и поздно ложился, но сейчас умудрялся просыпаться по утрам к тому моменту, когда мать входила в спальню и раскрывала шторы. Около десяти они с матерью вместе завтракали у него в спальне. Затем мать провожала Брайана в контору в Мэйфере, что тоже давным-давно не входило в его привычки.