Отель - Артур Хейли

— Отсчитайте четыре вентиляционных отверстия! — прошептал сзади Эллис. — Четвертое, пятое и шестое как раз над Салоном дофина. И еще, сэр: дышите потише, иначе вас услышат. Я вернусь через полчаса. Если вас к тому времени не будет, приду еще через полчаса.

Кваратоне попробовал оглянуться и не смог. Значит, вылезать будет труднее, чем ползти вперед. Он приглушенно сказал: «Есть!» и пополз вперед.

Коленям и локтям, опиравшимся на металл, было жестко. Больше всего неприятностей доставляли Кваратоне сварные швы. Он даже перекосился от боли, когда острый конец шурупа порвал ему комбинезон и впился в ногу.

Немного попятившись, он отцепился, затем снова пополз вперед, но уже осторожнее.

Вентиляционные отверстия были заметны издали из-за проникавшего в них снизу света. Кваратоне прополз над тремя из них, от души надеясь, что решетки надежно привинчены. Подползая к четвертому, он услышал голоса.

Собрание, очевидно, уже началось. К радости Кваратоне, голоса слышны были отчетливо и, если изловчиться, он видел и часть зала внизу. Из следующего отверстия, пожалуй, видно будет еще лучше, решил он. Так и оказалось.

Теперь он видел почти половину зала, заполненного людьми, а также трибуну, с которой как раз выступал президент ассоциации доктор Ингрэм. Пошарив по карманам, корреспондент «Тайма» извлек блокнот и шариковую ручку, снабженную маленьким фонариком.

— …призываю вас, — обращался к собравшимся доктор Ингрэм, — занять возможно более твердую позицию.

Сделав паузу, он продолжал:

— Мы, профессионалы, по природе своей склонны придерживаться середины и не впадать в крайности, но мы слишком долго занимались попустительством в том, что касается ущемления гражданских прав. В нашей среде нет дискриминации — по крайней мере, она проявляется крайне редко, и мы привыкли думать, что этого достаточно. Мы, как правило, не обращаем внимания на то, что происходит вокруг, какие силы там действуют. И мы оправдываем такое свое отношение тем, что посвятили жизнь медицине и у нас не остается времени ни на что другое. Ну что ж, такое оправдание удобно, в нем есть даже доля истины. Однако сейчас, хотим мы того или нет, и нас коснулась эта проблема.

Маленький доктор помолчал, внимательно всматриваясь в лица собравшихся.

— Всем вам, должно быть, уже известно о непростительном оскорблении, которое этот отель нанес нашему уважаемому коллеге, доктору Николасу, оскорблении, самым грубым образом нарушающем закон о гражданских правах. Как ваш президент, я предложил принять жесткие ответные меры. Мы должны отменить конгресс и все, как один, покинуть отель.

В зале раздались возгласы удивления. Доктор Ингрэм продолжал:

— Большинству уже известно мое предложение. Но для прибывших сегодня утром — это новость. К сведению и тех и других, предложенная мною мера повлечет за собой огорчения и неудобства — для меня в не меньшей степени, чем для всех вас, — профессионально мы от этого не выиграем, да и обществу пользы не будет. Но бывают ситуации, когда затрагиваются самые основы чести и совести, и тогда не обойтись без решительных мер. Я считаю, что это как раз такой случай. У нас есть лишь одна возможность продемонстрировать глубину нашего возмущения, а также со всей очевидностью показать, что люди нашей профессии не намерены больше равнодушно взирать на то, как нарушаются гражданские права.

В зале раздались возгласы: «Правильно, правильно», — но одновременно и ропот недовольства.

Откуда-то из середины зала тяжело поднялся на ноги массивный мужчина; Кваратоне, пригнувшись ближе к отверстию, увидел могучие челюсти, улыбку на мясистых губах, очки в толстой оправе. Здоровяк объявил:

— Я из Канзас-Сити.

В зале раздались приветственные возгласы, которые он тотчас прекратил мановением руки.

— У меня только один вопрос к доктору. Это он будет объяснять моей маленькой женушке, которая, могу вас заверить, с нетерпением ожидала поездки сюда, как, думаю, и жены большинства других участников, — почему, не успев раскрыть чемоданы, мы должны снова паковать их и отправляться домой?

— Да не в этом же дело! — раздался чей-то негодующий голос. Но его заглушили насмешливые выкрики и смех.

— Вот так-то, сэр, — продолжал толстяк, — я хочу, чтобы он объяснил это моей жене. — И вполне довольный собой, он уселся на место.

Доктор Ингрэм вскочил, багровый от возмущения.

— Господа, это же важный, серьезный вопрос. Мы и так уже бездействуем целых двадцать четыре часа, тогда как, по моему глубокому убеждению, уже пол-суток назад могли бы сказать свое слово.

Раздались аплодисменты — правда, в разных концах зала и довольно жидкие. Сразу заговорило несколько человек. Председатель собрания, сидевший рядом с доктором Ингрэмом, застучал молотком.

Один за другим люди поднимались на возвышение, осуждали то, как обошлись в отеле с доктором Николасом, но отделывались молчанием по поводу ответных действий. Затем, словно по молчаливому уговору, все повернулись в сторону худощавого, щеголевато одетого человека, решительно вставшего в одном из первых рядов. Кваратоне не расслышал произнесенное председателем имя, уловил лишь:

— …второй заместитель президента и член нашего исполнительного совета.

Он заговорил сухим, резким голосом:

— Мы проводим данное собрание in camera[8], потому что я, при поддержке нескольких коллег по исполнительному совету, потребовал этого. В результате мы можем говорить свободно, зная, что наши выступления не записываются и не могут быть ложно истолкованы за пределами этого зала. Могу также добавить, что мое предложение встретило сильное сопротивление со стороны нашего уважаемого президента, доктора Ингрэма.

— А чего вы, собственно, испугались — что вас сочтут причастным к такого рода акции? — проворчал с трибуны доктор Ингрэм.

Не обращая на него внимания, щеголеватый вице-президент продолжал:

— Я не меньше, чем все другие, испытываю отвращение к дискриминации. Некоторые из моих лучших… — он заколебался, выбирая слово, — …моих самых уважаемых товарищей по профессии принадлежат к другим расам и исповедуют иные вероучения. Более того, как и доктор Ингрэм, я сожалею о произошедшем вчера инциденте. Единственное, с чем мы в данный момент не согласны, касается вопроса процедуры. Доктор Ингрэм — если я могу воспользоваться его метафорой — предпочитает вырвать больной зуб. Согласно моему мнению, следует применить более умеренные формы лечения против неприятной, но локальной инфекции. — По залу прокатилась волна смеха, выступавший улыбнулся. — Я не могу поверить, что отсутствующий здесь, к нашему всеобщему сожалению, коллега, доктор Николас, хоть чуть-чуть выиграет, если наш конгресс будет отменен. Мы же в плане профессиональном многое теряем. Более того — и поскольку у нас заседание закрытое, я говорю это откровенно, — мне кажется сомнительным, что широкий вопрос расовых отношений может как-либо нас касаться.