История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - Маршалл Ходжсон

Борьба среди мусульман за власть развернулась как раз в связи с этим новым племенным строем: она представляла собой войны между блоками арабских племен. Кроме того, именно благодаря этому новому племенному строю древняя арабская культура пришла на завоеванные земли. Без общеарабских традиций, восходящих к бедуинам, даже сила ислама не могла бы предвосхитить обновленных арамейских и эллинистических тенденций, поглотивших прежних арабских завоевателей на землях Плодородного полумесяца.

Эти арабские традиции почти не были связаны с самим исламом. Ислам как культурная традиция обладал невероятным динамизмом и мощью. Но вначале он мало что мог предложить в плане разрешения повседневных социальных проблем. Здесь оказались полезнее общие культурные тенденции завоевателей как арабов. В новых городах-гарнизонах быть арабом было столь же важно, как быть мусульманином. Племена арабов-христиан, присоединявшиеся к мусульманам в походах, рассматривались прежде всего как арабы и не попадали в класс христианских зимми. Не удивительно, что одним из величайших поэтов при дворе в Дамаске был аль-Ахталь (ок. 640–710 гг.), араб-христианин, панегирист Абд-аль-Малика. В основе власти Марванидов, как раньше у Муавийи, лежало согласие между арабскими племенами, а не между отдельными людьми. Поэтому, чтобы быть мусульманином в полном политическом смысле, обращенный должен был определить, у какого племени арабов-мусульман он будет находиться в подчинении (т. е., быть мавля, мн.ч. мавали). Он и его потомки стояли на более низкой социальной ступени, чем сами члены племени, но разделяли религию соплеменников. Поэтому даже новообращенные выражали свои интересы, участвуя во внутренних междоусобицах арабов. Так сохранялась традиция, благодаря которой древние идеалы бедуинов доносились до каждого новообращенного.

Когда общество городов-гарнизонов достаточно сформировалось, в новой среде стали активно насаждать классическую арабскую поэзию времен Мухаммада. Она, как прежде у бедуинов, служила выражением гордости или амбиций племени. (Разумеется, бедуинская поэзия по-прежнему слагалась в среде бедуинов, но она уже не зависела от финансирования старых враждовавших империй, и поэтому ее культурная значимость там была не так высока.) Многие стихи увековечивали новые, более масштабные ценности городов-гарнизонов. Поэзия тоже подстраивалась под новый тип ценностей — религию; некоторые из лучших поэтов были ярыми хариджитами и шиитами. После аль-Ахталя известны два великих поэта — аль-Фараздак (умер в 728 году), шиит, и Джарир (умер в 728 году). Их соперничество захватило весь исламский мир, и все арабы становились на сторону одного или второго, невзирая на племенную принадлежность (поскольку оба поэта принадлежали к одному племени). Как и до Мухаммада, поэзия создавалась на традиционном языке бедуинов (к которому был приближен Коран). Он стал официальным языком, на котором записывались религиозные труды, юридические документы и тому подобные тексты мусульман, старавшихся не допустить не только какого-либо племенного диалекта (даже языка курайшитов), но и нефлективных диалектов оседлых арабов, которые быстрее распространялись среди населения городов-гарнизонов[84]. Так лучшее в языческой арабской традиции и ее язык были сохранены и адаптированы к новым городским и исламским условиям. Таким образом, она обеспечила себе место в новой культуре, только начавшей формироваться.

При Марванидах то, что прежде было скопищем захваченных территорий, постепенно трансформировалось в довольно однородную империю, весь управленческий аппарат которой взяли в свои руки арабы, переведя его на арабский. В то же время арамейцы и персы все чаще принимали ислам, хотя многие служащие администрации этого не делали. С другой стороны, арабы учились жить как восточно-средиземноморские или иранские помещики. Отличия, оставшиеся от прежних политических условий, таких как автономия бывших территорий Сасанидов, исчезали; правители в каждую провинцию назначались напрямую из столицы. Арабы перестали быть войском захватчиков и превратились в сословие, правящее остальными, которое постепенно ассимилировалось с ними, а те, в свою очередь, подстраивались под местные предпочтения. Новая цивилизация, единая для всего региона, начала обретать форму.

После того как халифатское государство оформилось как устойчивая политическая структура, в рамках которой предстояло развиваться высокой культуре региона, наступил период, когда исламский импульс начал задавать тон во всех аспектах ирано-семитской культуры и оказывать на них, в лучшем случае, положительное влияние. Мы вступаем в эпоху исламской цивилизации.

Примерно с 692 года халифат стал прочной аграрной империей, и так продолжалось примерно до 945 года, когда правительству халифата пришлось подчиниться другим силам. Можно назвать этот период «высоким халифатом», в отличие от его более примитивной формы в период от Абу-Бакра до Муавийи, когда характер государства и его выживаемость все еще оставались под вопросом; и в отличие от государства Аббасидов (после 945 г.), иногда представлявшего собой не более чем формальную структуру с марионеткой во главе и, в лучшем случае, власть местных авторитетов, а также в отличие от других, менее признанных государственных образований, претендующих на статус халифата. (Это подразумевает периодизацию, несколько отличающуюся от общепринятой. Сравнительная таблица демонстрирует, каким образом перекликаются обе системы.)