Stabat Mater - Руслан Козлов

– Что случилось? Что-то с Никой? – пыхчу я в лицо отцу Глебу.

– Нет, с Никой все хорошо. И она… Это невероятно… Кажется, она теперь не одна. – Отец Глеб умолкает, смотрит на Александра Павловича, явно не желая говорить при нем.

– Не одна? О чем вы?

– Речь идет о Никиных способностях. Есть еще один человек… Идемте… – Отец Глеб увлекает меня к двери в ризницу.

– Эй, погодите, – Александр Павлович хватает отца Глеба за рукав. – Если вы о том, что Ника может обезболивать, то я в курсе. Она мне все рассказала и попросила помочь ей. И прошлой ночью она как раз обезболивала девочку в терминальном, когда туда вломился Зорин…

Мы переглядываемся с отцом Глебом. Слово «обезболивать» по отношению к Нике звучит грубо. Будто Ника – какой-то препарат.

– Я не понял: кто-то еще может так же? – Александр Павлович намертво вцепился в рукав отца Глеба.

– Простите, дорогой мой, – сухо и твердо говорит отец Глеб, выдергивая рукав из его пальцев. – Нам нужно поговорить с Иваном Николаевичем.

– Отец Глеб, – вмешиваюсь я. – Этой ночью Александр Павлович спас Нику от Зорина. Если бы не он, неизвестно, чем бы все кончилось… И, насколько я понял, он действительно знает про Нику. Пожалуйста, говорите при нем.

– Да, – возбужденно кивает Александр Павлович. – Да! Говорите при мне!.. Спасибо, Ваня, вы настоящий друг!..

По лицу отца Глеба вижу, насколько неприятен ему Александр Павлович.

– Хорошо, – неохотно говорит он. – Сегодня в хоспис приехала Алешина мама…

– Как? – взвизгивает Александр Павлович. – Эта мымра из правительства, которая его бросила?!

Отец Глеб вперяет в него сердитый взгляд:

– Сначала узнайте причину, по которой она его бросила, а потом судите!.. Алешины приступы отдавались в ней такой болью, что она теряла сознание. И даже пережила клиническую смерть. Она боялась, если так случится еще раз, она умрет, и об Алеше некому будет заботиться…

– Ох и ни хрена себе! – От возбуждения Александр Павлович начинает обеими руками чесать свою розовую голову. – Так что ж получается, она, как Ника, может обезболивать?..

Вижу, что отец Глеб едва сдерживает раздражение.

– Пока непонятно, – отрывисто говорит он. – Никто не пытался проследить – переходит ли Алешина боль к Марии Акимовне…

– Мария Акимовна? Так ее, что ли, зовут?

Отец Глеб в гневе поворачивается к Александру Павловичу:

– Вы что, совсем за новостями не следите? Она была в правительстве единственным человеком, который пытался выступить против закрытия хосписов…

– Погодите, отец Глеб. – Теперь уже я хватаю его за рукав подрясника. – И как же она решилась приехать? И что теперь будет? И где Ника?

– Ника сейчас с ней, в Алешиной палате. У Алеши сегодня праздник. А Дина Маратовна караулит, чтобы никто к ним не входил… А Ника сегодня так разволновалась, что расплакалась…

– Что? Ника расплакалась?! – Я мотаю головой. – Да она никогда…

– А что! При сотрясении мозга бывает. Я вот видел, как один мужик целую неделю нюни распускал…

– Да погодите вы, Александр Павлович! – с досадой кричу я…

Хочу бежать – туда, к Алешиной палате, мимо которой я еще недавно крался, холодея от ужаса, а теперь хочу быть там – хотя бы под дверью, вместе с Диной Маратовной охранять эту дверь, и тех, кто за ней, и то, что за ней… Но ноги вдруг сами несут меня из притвора в храм. Я вбегаю туда и замираю на пороге… В храме – полумрак, электрические свечи на стенах погашены. Сверху, из оконца в шатре, падает узкий луч, белым пятном лежит на полу, я опускаюсь на колени, крещусь на это пятно, кланяюсь ему:

– Господи, Господи…

Перо от ангела лежит между страницами «Волшебника Изумрудного города». Достаю его и показываю маме:

– Посмотри через него на свет. Оно все прозрачное.

И мама смотрит. А Вероника подходит к окну и раздергивает шторы, чтобы маме было лучше видно.

За окном – небо, и на нем – гладкие белые облака. Где-то за ними солнце, и облака светятся изнутри, как белый экран, на котором вот-вот начнется кино. Я хочу еще поговорить с мамой, но чувствую, что устал и скоро опять усну…

– Алька, знаешь, на что похоже это перо? – говорит мама. – Оно как будто длинный ивовый лист, только белое.

– Мама, я познакомлю тебя с Лёней, который принес его. Он говорит, что знает, где живет ангел. И даже видел его один раз.

Мама вертит перо в пальцах. А потом как будто пишет им что-то в воздухе.

– Мама, что ты пишешь?

– Я пишу «Алька», – говорит мама. – Я пишу «Алька, я те-бя люб-лю».

– Мама, смотри, смотри, слова!

В воздухе, там, где мама водила пером, появляются белые слова: «Алька, я тебя люблю».

Мама смотрит на них и улыбается.

– Мама, как ты это делаешь? Как получаются эти слова?

– Не знаю, – говорит мама. – Наверное, слова получаются, когда хочешь написать самое главное…

– Мама, я сейчас спал?

– Да, мой милый, ты засыпаешь.

– А ты будешь здесь?

– Да, Алька, я здесь. И теперь буду здесь, с тобой.

Мама стоит у моей кровати, держит меня за руку. От окна к нам идет Вероника. А за ней, как белая тень, отделившаяся от облаков, идет ангел. Вероника подходит к маме и начинает ей что-то тихо говорить. И ангел тоже подходит. Он встает рядом с мамой и Вероникой и слушает их разговор. И я тоже хочу послушать, но это так трудно – я засыпаю, и тихие слова разбегаются, улетают, кружатся по палате, как солнечные зайчики.

– Больше никому не будет больно, – говорит Вероника маме. – Никому-никому!

– Никому? Как же это возможно? – говорит мама.

– Алеша уже рассказал тебе про ангела и про волшебное молоко, которое гасит боль? – спрашивает Вероника.

– Да-да, рассказал, – говорит мама.

– Это правда. Все так и есть, – говорит Вероника. – Раньше мы думали, что это молоко бывает только у ангелов, и мы не знали, как его добыть, чтобы сделать из него лекарство. Но теперь мы знаем, что такое молоко может появляться и у нас, у людей. Нужно только сложить ладони вот так и сказать волшебные слова, и появится молоко, от которого гаснет любая боль – даже самая сильная и самая быстрая… Конечно, на самом деле это не молоко. Это Ангельская Вода. Иногда она идет с неба, и это называется счастливый дождь. Только люди прячутся от него как от простого дождя, а счастливый дождь проходит очень быстро… А сейчас ты видела, что ангельским пером можно писать в воздухе. И это тоже Ангельская Вода, ведь простой краской так ни за что не напишешь.