Обратная сторона города N. Дикая охота - Дарья Заровная

Она видела, как Саша бежал следом, на ходу собирая тёплые вещи. Дядя Стёпа стоял в проходе, загораживая выход, наблюдая за её жалкими попытками подняться.

– Решила, что ты лучше всех? – Голос его был на грани срыва. – Маленькая дура, которой ещё пеленки менять надо. Посмотри на себя. Жалкое отребье, валяющееся в ногах. О какой самозащите ты говоришь? Хочешь стать сильнее, так давай, попробуй. Напади на меня!

Дина видела лишь доброго мужчину, который приютил её на время. Она даже в страшном сне не могла представить, как причинит ему боль. Он не Джокер и не заслуживал высшей кары за свои деяния.

– Я не буду на вас нападать, – Дина поднялась на дрожащих ногах, смотря на приближающегося дядю Степу.

– Да как вы смеете? – Саша попытался оттолкнуть его.

– Съебал отсюда, – движением одной руки дядя Стёпа впечатал Сашу в стену дома. – Нападай, – за два больших шага он приблизился и навис над ней. – Нападай, пока я не выбил из тебя всю дурь.

И Дина кинулась на него. Она и сама не понимала, что ей двигало в этот момент. Вместо безобидного старика ей привиделся Джокер с ножом в руках, который не отталкивал Сашу, а убивал его одним движением руки. Она не могла позволить, чтобы это случилось в реальности. Не могла спустить ему это с рук, поэтому кинулась вперёд всем телом, вцепляясь ногтями в лицо. Последовал удар, и что-то тёплое струйкой потекло по её лицу. Пейзаж вокруг кружился, но Дина знала, что не может расслабиться. Не может ему позволить приблизиться к Саше. Снова удар – и всё тело по инерции понесло в сторону. Она падала будто в невесомость, пока не ощутила острую боль, отдающуюся в рёбрах.

Несмотря на боль, Дина поднималась. Она видела цель, но не опознавала в ней человека. Это был тёмный силуэт, который в голос насмехался над ней. Она видела, как Саша пытался оттащить его подальше, как корчился от боли, когда чёрное нечто пинало его своими скрюченными конечностями. Слышала крик. Слышала плач и вновь шла в атаку, сосредоточившись лишь на друге.

Удар в район солнечного сплетения лишил возможности размеренно дышать. А где-то там вдалеке её друг, который сказал, что станет ей опорой и поддержкой, захлёбывался собственной кровью. Дядя Стёпа отвернулся от неё, открывая спину, и медленными шагами приближался к Саше, чего она позволить не могла. Дина кинулась ему на спину, вцепилась руками в шею. Он не друг – он враг. Она готова его убить, лишь бы он не трогал Сашу. Родного и такого доброго человека, который открылся ей и проявил сочувствие.

В ушах начало звенеть. Окружающая обстановка расплывалась перед глазами. Дядя Стёпа попытался скинуть Дину, перекрывшую ему кислород. Её хватка оказалась настолько сильной, что проще было переломать ей руки, чем попытаться их расцепить. Он опрокинулся на спину, придавливая Дину своим весом. Она не кричала, лишь сильнее сжимала руки. Дядя Стёпа поднимался и снова падал, нанося удары головой по её лицу. Тихий всхлип, но Дина не собиралась сдаваться. Он тронул то, что дорого её сердцу. Она готова была убить его здесь и сейчас, несмотря на наносимые удары, из-за которых она начинала сдаваться.

«Нет. Только не сейчас, я справлюсь. Не могу проиграть».

Дядя Стёпа выбрался из хватки тонких рук и перевернул Дину на живот, уткнул лицом в белоснежный снег, который вмиг окрасился красным. Лицо обжигал мороз, но она терпела, не позволяя себе молить о пощаде.

– Как я и говорил, ты слабая и никчёмная. Твои жалкие попытки – для Псов лишь способ развлечься. Не становись отбросом, иначе я пристрелю тебя раньше, чем они найдут тебя.

А после вновь оглушающая тишина. Дина поняла, что не способна стать сильнее. Она игрушка для битья в мире, где перевес у мужчин, но её это не устраивало.

***

Дина в упор смотрела в его глаза и повторяла, как сумасшедшая: «Я не позволю больше причинить тебе боль». Пять, десять, двадцать раз – Саша сбился со счёта. В этот момент он буквально погряз в безумии чёрных глаз, от которого всё тело передёрнуло животным страхом и включился инстинкт самосохранения. Смотря в эти до боли знакомые девичьи глаза, он словно погружался в самую пучину ада, туда, куда боялся ступить сам дьявол.

Саша проснулся в холодном поту, когда за окном была ещё ночь. Он вновь и вновь вспоминал случившееся и те безумные глаза. Её поступок был настолько безрассудным и не вписывался в поведение нормального человека, что он до сих пор не верил в произошедшее вчера. Поверить – значит смириться, но Саша не мог себе это позволить.

Когда-то он пообещал сам себе, что ради Дины нырнёт в самую пучину ада, чтобы найти спасение, но она сама стала порождением тьмы. И, когда огненная геенна разинула перед ним пасть, он понял насколько не готов. Разум откинул его в прошлое, заставляя вспомнить, что именно он пережил и от чего убегал.

В отличие от Антона, Саша не мог пожаловаться на раннее детство. У него были прекрасные родители, которые холили и лелеяли единственного сына и его друга. Но после десятого день рождения жизнь Саши резко изменилась.

Он не знал, что такое смерть, до того вечера, когда папа не вернулся домой, а мама… пусть физически она и присутствовала, но достучаться до неё было невозможно. В тот же вечер Саша понял, что отец домой больше не придёт, а во время похорон мать – изрядно пьяная – доходчиво объяснила, почему гроб закрыт. Поверить в то, что от любимого папы, который приходил домой с самыми интересными рассказами, открывая внешний мир двум мальчикам, остались одни ошмётки, было сложно. Ещё сложнее – привыкнуть к новой реальности.

С тех пор как отца не стало, мать Саши пыталась забыться и способ выбрала самый доступный – алкоголь. Чаще всего ему приходилось забирать мать с улицы из компании таких же алкашей, но потом они поселились в их квартире, превращая её в помойку. Саша старался поддерживать порядок и маму, в которой больше не видел ту женщину, которая так его любила. Он всеми силами, всей своей открытой и доброй душой пытался достучаться до неё, показать всю свою любовь и что она не одна в этом мире. Правда, его потуги женщина не заметила, продолжая поддаваться своим слабостям.

После очередного затяжного запоя мать уволили из школы, а единственные средства на существование, которые остались у семьи – пенсия по потери кормильца,

– уходили на