Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

Я нащупал на полу саквояж, который свалился под сиденье. Достал его, раскрыл и вытащил заморозчик. На капот машины упал отброшенный медведем поломанный мертвец. Вертокрыл пытался сдать назад, но мотор заглох. Я выскочил из машины, вытянул руку с заморозчиком, укрепил его второй рукой, постарался прицелиться и выстрелил. Рука в последний момент дрогнула, поэтому выстрел смазался, но все же попал в цель. Я пытался поразить туловище медведя, но попал в ноги. Они мгновенно проморозились и превратились в ледовые статуи, но медведь продолжал бесноваться и рваться вперед, вслед за посмевшими его оскорбить людьми. Ноги не послушались его, оставшись на месте, и он упал мордой в мостовую. Послышался хруст ломаемых костей.

Я запрыгнул назад в машину и крикнул Вертокрылу:

– Гони!

Оставшаяся часть пути до дома Уэллса прошла без происшествий.

Дверь открыл Штраус. Он был одет по-дорожному, выглядел встревоженно и грустно.

Я спросил его:

– Где хозяин?

– У себя в лаборатории.

Что он делал в лаборатории, когда я недвусмысленно дал понять по телефону, что пора уезжать из города? Я спросил Штрауса, но он ответил, что хозяин его не послушался, заперся у себя.

Я ворвался в лабораторию, настроенный решительно.

Уэллс разгребал какие-то папки с бумагами, вытряхивал их содержимое на стол, а потом сгребал в кучу и забрасывал в горящий камин.

Увидев меня, он обрадовался:

– Вы должны помочь мне, Николас.

– Нам нужно как можно быстрее уезжать. Времени совсем нет, – возразил я.

– Поверьте мне, если мы оставим это здесь, то все может быть намного хуже, чем есть сейчас. Так что срочно хватайте эти папки и кидайте в камин, да кочергой энергичнее вращайте. Все должно сгореть. Не остаться ни единого листочка.

– Да что такого не терпит отлагательств? – возмутился я. – Ведь на кону наши жизни.

– На кону судьба всей человеческой цивилизации, – возразил Уэллс.

– Но не вы ли хотели уничтожить человеческую цивилизацию, чтобы дать дорогу новому витку эволюции – хомо новусу?

– Вы жестоко ошибаетесь. Я хотел, чтобы человечество путем эволюции, то есть развития, пришло к хомо новусу, а не уничтожить все, чтобы на пепелище строить новое. К тому же если эти документы попадут в руки профессора и его приспешников, боюсь, что пепелища может уже не быть, как и всей земли.

– Что же это такое? – проникнувшись обеспокоенностью Уэллса, я схватил первую попавшуюся папку, развязал тесемки и вывернул содержимое в огонь.

– Здесь все теоретические выкладки и конструкторские обоснования построения ядерной бомбы.

– Чего?

– Бомбы. Невиданной по мощности и разрушительной силы. Одного маленького заряда хватит на то, чтобы от Лондона осталась выжженная пустыня.

– Зачем вы ее изобрели?

– Я изобретал не ее, а источник энергии. То, что способно разрушить, способно и созидать. Поменяйте знаки в уравнении.

– Почему же вы заранее не избавились от всех записей, ведь архив уже находится в надежном хранилище? – удивился я.

– Потому что я продолжал работать над этим проектом. Я предполагал, что это единственный проект, который способен остановить профессора. Я смогу альтернативный мощный источник энергии выменять у правительства на свободу жизни для детей профессора Моро, а с ним смогу договориться, чтобы начать строить Космополис без кардинальных изменений мира. Построил же он свою Резервацию.

– Это звучит очень наивно и глупо.

– Думаю, что вы правы, Николас. Жгите бумаги. У нас совсем не осталось времени.

Окно разлетелось мелкими брызгами, и в комнату ворвался большой волк с белой косматой гривой. Он кувыркнулся через голову, приземлился, задрал морду, оскалил пасть с огромными желтыми клыками и жутко завыл. В следующее мгновение он прыгнул ко мне. Его появление для нас оказалось большим сюрпризом. Мы управились со страшными бумагами, спалив их до сажи, и как раз решали, что нам делать с саркофагом Гомера, транспортировка которого существенно ограничит нас во времени и мобильности. Мы задержались. Мы проявили преступное замешательство и позволили врагу настичь нас.

Перед моим лицом промелькнули когти. В лицо пахнул смрад из пасти. Я с трудом уклонился от удара, схватил со стола колбу с какой-то жидкостью и ударил ею волка по морде. Колба разлетелась, жидкость плеснула в глаза. Волк жутко взвыл, морда задымилась, и что-то потекло из глаз. Волк заметался по лаборатории, сметая все на своем пути, и был успокоен выстрелом. В дверном проеме стоял Штраус с дымящимся револьвером.

– Напоминаю вам, что машина подана, – заявил он с таким видом, словно ничего сверхъестественного вокруг не происходило, а он только что не монстра убил, а принес свежезаваренный кофе.

Уэллс кивнул, обогнул стол и направился к дверям.

– Что будем делать с саркофагом? – спросил я.

– Оставьте его здесь. Саркофаг сам по себе не представляет ценности. Его попросту не заметят, – отозвался Уэллс.

– Люди профессора устроят здесь обыск, – возразил я.

– И ничего не найдут. Саркофаг покажет им свое пустое дно. Они быстро успокоятся. А вы вернетесь и заберете его. Только вы знаете, как открыть его.

– Я вернусь?

Признаться честно, я был очень удивлен таким поворотом событий.

– Обязательно вернетесь. У вас есть незаконченные дела, о которых я сообщу вам в свое время.

– Вырваться из мышеловки, в которую превращается Лондон, это трудная задача, но вернуться назад в мышеловку задача невозможная, – не смог удержаться я от неверия.

– Не расстраивайте меня, Николас. Невозможно вернуться, если дверь открывается только в одну комнату, а если дверь открывается в любые комнаты в любой точке времени и пространства, то невозможное становится реальностью.

– Вы говорите о Межвременье, – догадался я.

Сколько раз в приключенческих книгах я читал, как в минуту крайней опасности, когда все нервы звенят как струны, а изо всех окон и дверей вот-вот хлынут враги, главные герои начинают рассуждать о судьбах мироздания, делая вид, что у них еще есть время, чтобы выпить чашечку кофе и выкурить последнюю сигару. Всегда сокрушенно качал головой и говорил про себя: «Не верю!» Но никогда не думал, что сам окажусь в подобной ситуации. Но мы не могли покинуть дом, не решив судьбу Саркофага. Теперь же, когда ситуация прояснилась, я со спокойной душой направился на выход.

Возле крыльца стояли два автомобиля. За рулем одного сидел Герман и нервно выстукивал костяшками пальцев «Боже, царя храни» по рулевому колесу. К другому спешил Штраус с большим чемоданом в руках. Можно было бросить одну машину, но мы рассудили, что иметь запасные колеса на непредвиденный случай очень полезно.