Уэллс. Горький ветер - Дмитрий Даль

Мне стало ужасно не по себе. Я понимал, что сам виноват в том, что Флумен решил раскрыть все карты перед Уэллсом. Я слишком долго игнорировал его и водил за нос. Ему надоело быть обманутым, и он перешел к активным действиям. И я понимал, что теперь, когда я раскрыт, былого доверия между мной и Уэллсом больше не будет. Но я решил, что во что бы то ни стало продолжу помогать ему, и пока я жив, никакой Флумен не сможет помешать Уэллсу работать.

Когда чужие ушли, забрав с собой папки с лабораторными журналами, несколько колб с веществами и зачем-то мыша Арчибальда, а Штраус закрыл дверь, Уэллс смерил меня раздраженным взглядом и сказал:

– Вы думаете, я не знал, что вы работаете на этого Флумена? Вы жестоко ошибаетесь, Николас. Положим, первые две недели я ничего не подозревал, но потом по моей просьбе господин Олдос Бэдфорд, имеющий серьезные связи в правительстве, навел справки. Было непросто, но в конце концов он смог заполучить копию вашего личного дела, в котором вы проходите под кодовым именем «Игрок». Я изучил эту папку. Я хотел уволить вас, но решил немного понаблюдать. И мои наблюдения привели меня к выводам, что вы не очень торопитесь исполнять приказания вашего начальства. Вы скорее невольный игрок, чем заядлый картежник. А еще немного позже я понял, что вы водите Флумена за нос и помогаете мне работать. Я мог бы вас уволить, но тогда Флумен прислал бы ко мне нового агента, более исполнительного. И я решил продолжить работать с вами, а через некоторое время убедился в вашей преданности. Уверен, что сегодняшний обыск был скорее следствием вашей бездеятельности, которая сильно разозлила Флумена.

Уэллс внимательно посмотрел на меня.

– Хорошо, что этот идиот оставил вас при мне, а не назначил нового человека. Надо же быть таким самонадеянным болваном!

Уэллс улыбнулся.

– Бросьте хмуриться, Николас. Я знаю, что вы преданы делу науки больше, чем какому-то надутому индюку Флумену.

– Я предан вам, Гэрберт, – признался я.

– Тем лучше. Но рано или поздно они доберутся до меня. Эх. Я мог бы принять препарат и стать невидимым. Так проще жить в этом мире. Невидимый не несет никакой ответственности ни перед кем. Государство его не видит. Частные корпорации его не замечают. Он существует как бы вне времени и пространства. Соблюдая законы Божьи, он может игнорировать законы людские. Для невидимки не существует границ ни по суше, ни по воде. Никто меня не найдет и не сможет устранить или посадить в Бедлам. Но чем я тогда буду отличаться от миллионов других людей, которые также, оставаясь видимыми, живут невидимо для мира? Они не хотят ничего знать, ни в чем участвовать. Их кредо: мой дом – моя крепость, а остальное меня не интересует. Они и живут тихой, мирной жизнью, когда вокруг бушуют войны и катастрофы, когда политики раздирают на части власть и ресурсы, и этих самых людей, которые для них пусть и невидимые, но их собственность. А потом вдруг выясняют в одно прекрасное утро, что за окном полощутся другие флаги, что их свободы уже нет, и сами они чья-то собственность, которую можно продать и купить. Они так ничего и не поймут, пока в дверь не постучат. Они откроют, а на пороге люди в черной форме, которые потребуют от них освободить жилое помещение и отправиться на войну, на убой, в резервацию, в гетто, куда угодно, куда определят их новые хозяева. А все потому, что когда они могли говорить, когда их голос еще чего-то стоил, они молчали, считая или делая вид, что это не их дело. Когда они могли что-то изменить в окружающем мире, они предпочли сытую, размеренную, спокойную жизнь здесь и сейчас, не задумываясь о будущем. Я не хочу становиться человеком-невидимкой, чтобы быть таким, как они. Будущее – вот единственное, ради чего стоит жить и бороться. Будущее, в которое мы рано или поздно перешагнем, которое мы сейчас вершим своими деяниями или недеяниями. Человек приходит в мир не ради того, чтобы есть, пить, совокупляться и спать. Он приходит для того, чтобы по образу и подобию Творца творить, продвигая человечество вперед. Но большинство боятся изменений, потому что боятся потерять то, что у них есть. А по факту у них из собственности за душой – цепи зависимостей и ограничений, которые они принимают за стабильность в жизни. Зачем им полеты к Марсу, если у них в доме не прибит последний гвоздь? Зачем им Декларация прав человека, если у них дома детей воспитывают розгами? Зачем им свобода слова, если сквернословить дома они могут беспрепятственно? Человеческая цивилизация представляется мне огромным болотом. Оно раскинулось в разные стороны, насколько хватает взгляда. Из болота торчат людские головы, а между ними расхаживают треножники, которые управляются сильными мира сего. Им очень удобно и выгодно, чтобы головы не покидали уровня болота, потому что так легче управлять своей плантацией.

– И чем вам невидимость помешает? Став невидимым, вы сможете оставаться неуязвимым для правительств, но в то же время заниматься своими исследованиями. Вы сможете создать компанию, которая будет внедрять ваши исследования в мир, – сказал я.

– Тем, что тогда я уже не буду самим собой. Я потеряю себя, став невидимым. Но можешь не беспокоиться. У меня уже есть план. Я знаю, что нам делать.

Один безумец способен развязать войну, которую тысячи разумных не смогут остановить.

Утром в Лондоне прогремели три взрыва.

Первым взорвались Старые доки в Канэри-Уорф на Собачьем острове. Как потом рассказывали очевидцы, в сумерках рассвета в доки пришел странный человек, у которого не было лица. Оно постоянно изменялось, словно состояло из жидкой кожи. Усталые докеры уходили со смены. Они были настолько измождены работой, что им не хватило любопытства рассмотреть хорошо одетого джентльмена, не вязавшегося с обликом района. Торопящиеся на смену докеры еще не до конца проснулись и готовились к тяжелой работе. Им было не до чужака, уверенно шагавшего к докам.

Через несколько минут взрыв сровнял с землей несколько зданий, убив на месте несколько десятков людей. Кого-то разметало взрывом, кого-то раздавило обломками, кого-то посекло осколками. Были и такие, кому оторвало руки и ноги. Одному сорвало голову с плеч и выбросило в воду. Она еще долго покачивалась на волнах, пока ее не подобрали коронеры, прибывшие на Собачий остров через полтора часа вместе с местной полицией и представителями Скотленд-Ярда. Странного человека с незапоминающимся лицом так никто больше и не видел. Следствие постановило, что подрывник погиб во время взрыва.

Второй взрыв прозвучал в Королевском театре Ковент-Гарден. В этом случае очевидцев взрыва было много.

Торопящиеся на службу клерки, сотрудники администрации театра, трое священников, что прогуливались неподалеку в обсуждении философско-теологических вопросов, а также завсегдатаи круглосуточного паба «Сальто-Мортале», где любили кутить оперные и балетные артисты, если не были заняты в ближайшее время в спектаклях.

Исполнитель партии Шута из оперы Джузеппе Верди «Риголетто» как раз посмотрел в окно и увидел огромного мужчину с косматой головой, на которой котелок смотрелся как чайная чашка на большом муравейнике. Он шел, переваливаясь на ходу, в сторону театра и нес под мышкой толстый портфель, из которого торчали газеты. Шут заинтересовался косматым человеком и обратил на него внимание исполнительницы партии Джильды, дочки Риголетто. Джильда и Шут состояли в любовной связи, поэтому в компании друзей-актеров пили всю ночь, празднуя день рождения одного из них. По их словесному описанию был составлен портрет предполагаемого подрывника, в течение нескольких дней этим портретом была обклеена половина Лондона. Под портретом косматого мужика красовалась надпись «РАЗЫСКИВАЕТСЯ! Награда – 1000 фунтов стерлингов» и телефон Скотленд-Ярда. Но за несколько последующих месяцев никто так и не позвонил.