Мечтатель Стрэндж - Лэйни Тейлор

– Но у некоторых больше власти над тем, где именно, чем у других.

Он уже не подразумевал призраков. Юноша слегка наклонил голову и внимательно посмотрел на Сарай. Она почувствовала, как обретает форму его вопрос. Не знала, какие слова он использует, но вся суть сводилась к одному: «почему?» «Почему ты там? Почему ты заперта? Почему ты так живешь? Почему, почему, почему?» И она хотела ему рассказать, но ощутила внутри себя зарождение ответных вопросов. Это немного похоже на то, как с наступлением ночи в ней зарождаются мотыльки, но гораздо опаснее. Это надежда. Это «Ты можешь мне помочь? Ты можешь меня спасти? Ты можешь спасти нас?»

Спустившись в Плач, чтобы «познакомиться» с гостями Богоубийцы, Сарай даже представить себе не могла его. Друга? Союзника? Мечтателя, в чьем разуме лучшая версия мира росла как семена? Если бы только его можно было переместить в реальность, подумала она, но это невозможно. Невозможно. Кому еще знать, насколько отравлена почва в Плаче, как не той, кто отравлял ее на протяжении десяти долгих лет?

Поэтому Сарай оборвала его почти заданный вопрос и спросила:

– Кстати о «где» – что это за место?

Лазло не хотел на нее давить. У него хватало терпения для загадок. Но за все эти годы загадки Плача никогда еще не были такого срочного характера. Это вопрос жизни и смерти, который чуть не привел к его смерти. Но доверие нужно заслужить. Он не знал, как это сделать, поэтому снова прибегнул к помощи историй:

– Ну что ж… я рад, что ты спросила. Это деревня Зельцин. Ну, если точнее, это то, как я представляю деревню Зельцин. Самое обыкновенное место. Симпатичное и заурядное. Но у него есть одна особенность.

Его глаза загорелись. Сарай поймала себя на том, что ей любопытно. Осмотрелась, пытаясь понять, что же тут особенного.

Чуть ранее, пока Лазло пытался заснуть, его первой мыслью было создать вычурную гостиную, если богиня все же придет. Это казалось правильным, но скучноватым. По какой-то причине в ту секунду в его голове зазвучал голос Каликсты: «Прекрасная и кишащая монстрами. Таков состав лучших историй». И она была права.

– Есть какие-нибудь догадки? – спросил он Сарай.

Та покачала головой. В ее глазах тоже зажглись искорки.

– Ну, так и быть, тогда расскажу тебе, – уступил Лазло, довольный собой. – Там есть шахта, которая является входом в подземный мир.

– Подземный мир? – повторила Сарай, вытягивая шею в том направлении, куда он показывал.

– Да. Но это не особенность.

Девушка прищурилась:

– А что тогда?

– Я также могу тебе поведать, что здесь дети рождаются с зубами и грызут птичьи кости в своих колыбельках.

Сарай скривилась:

– Это отвратительно!

– Но это тоже не особенность.

– Так ты назовешь ее или нет? – нетерпеливо спросила она.

Лазло улыбнулся и помотал головой. А это весело!

– Тут довольно тихо, тебе не кажется? – спросил он, поддразнивая. – Интересно, куда все подевались…

Там действительно стало тихо. Насекомые перестали жужжать. Единственным звуком было журчание реки. Сладкий луг за деревней тянулся до гряды холмов, словно укрытых темным мехом. Сарай казалось, что эти холмы затаили дыхание. Она чувствовала ее – эту противоестественную неподвижность, и тоже задержала воздух. А затем… холмы выдохнули, и она вместе с ними.

– Ах… Это…

– Махалат, – кивнул Лазло.

Пятидесятилетний туман, превращающий в богов или монстров. Он приближался. Это дымка – языки белого пара, просачивающиеся между костяшками укрытых мехом холмов, но двигался он как живой, с любопытной охотничьей сообразительностью. Светлый и плотный, было в нем что-то гибкое, почти змеиное. В отличие от настоящего тумана он не просто плыл и оседал, скатываясь вниз. То тут, то там его извивающиеся щупальца из вспенивающейся белизны поднимались и будто осматривались, прежде чем снова упасть в большой поток, как пена, втянутая обратно в волну. Он стекал вниз – выталкивал себя – великолепной безжалостной глиссадой, по луговым склонам прямиком к деревне.

– Ты когда-нибудь фантазировала? – спросил Лазло Сарай.

Та хохотнула.

– Да, но не так! – Она была напугана и взволнована.

– Ну что, сбежим? – спросил он. – Или останемся и рискнем?

Чайный столик исчез, как и стулья с тарелками. Не заметив перемещения, оба они оказались по колено в реке, наблюдая, как махалат поглощает дальние дома деревни. Сарай пришлось напомнить себе, что все это не по-настоящему. Это игра во сне. Но какие здесь правила?

– Он нас изменит? – спросила она. – Или мы сами это сделаем?

– Я не знаю, – пожал плечами Лазло, для которого это все тоже было в новинку. – Думаю, мы можем выбрать, кем хотим стать, или позволить сну выбрать за нас, если в этом есть какой-то смысл.

Он был. Они могли установить контроль или вверить его своему подсознанию. В любом случае это не туман их менял, а они сами. Бог или монстр, монстр или бог. В голову Сарай закралась гадкая мысль.

– А что делать тому, кто уже стал монстром? – прошептала она.

Лазло посмотрел на нее, и колдовской свет в его глазах говорил о том, что никем подобным он ее не считал.

– Все возможно. В этом вся суть.

Туман двинулся вперед. Проглотил одного за другим плавающих лебедей.

– Остаться или бежать? – спросил Лазло.

Сарай повернулась к махалату. Позволила ему подкрасться. И когда первые струйки начали обвивать ее руки, она потянулась за ладонью Лазло и крепко ее сжала.

Внутри тумана, во сне, юноша и девушка перевоплощались. Но сперва они растворились, их контуры поблекли, как у эфемерной белой птицы Привидения, пока та постепенно проникала свозь слои неба. Все чувства физической реальности ускользали – кроме одного. Их переплетенные пальцы оставались такими же реальными, как кости и сухожилия. Весь мир исчез – ни берега, ни воды, никакой почвы под ногами, да и самих ног уже не было. Осталась лишь одна точка соприкосновения, и даже отпустив себя, Лазло и Сарай держались друг за друга.

Когда туман улетучился и преображенные лебеди раскинули свое великолепие над скромной зеленой рекой, ребята повернулись друг к другу, продолжая держаться за руки, и всматривались, всматривались, всматривались.

Глаза – круглые и сияющие, глаза неизменные. Его остались серыми, ее – голубыми. Ее ресницы – все еще медово-красные, его – глянцевые и черные, как шерстка речных кошек. Волосы Лазло – такие же темные, а Сарай – коричные, его нос – жертва переплетенных в бархат сказок, ее губы – роскошного лилового оттенка.

Ничего не изменилось, кроме одного.