"Москва, спаленная пожаром". Первопрестольная в 1812 году - Александр Васькин

Молебствие в церкви Св. Евпла в Москве в присутствии французов 15(27) сентября 1812 г. 1912 г.

Начальник сей, по усильной просьбе настоятельницы, при возвращении ее на третий день в монастырь, послал с нею для охранения двоих солдат и, дав им за своим подписом два листа, велел прибить один из них к монастырским воротам, а другой при входе в церковь. В листах сих монастырь объявлен был совершенно разграбленным и смертию угрожалось тому, кто осмелится зажечь церковь. Таким образом, с 8 сентября – Храмового монастырского праздника, до 21 священник Георгиев беспрепятственно отправлял в церкви часы, а с 21 до выхода из столицы неприятеля – Божественную литургию.

г) Грузинская, на Воронцовском поле, церковь с великим трудом сохранена ото огня, а утварь от расхищения жившими тогда в церкви церковно-священнослужителями, за что священник Василий Гаврилов награжден наперсным золотым крестом.

е) В церкви Иоанна Предтечи, что в Казенной, Святыя иконы Смоленской Божьей Матери и Преподобного Сергия во время пожара остались невредимыми от огня, несмотря на то, что за киотом, в коем Смоленская Божья Матерь поставлена была, найдены головни.

з) Сороко-Святский у Новоспасского монастыря священник Петр Гаврилов, охранявший церковь и сокрытое в ней имущество, убит неприятелями близ самой церкви.

и) Спасский в Чигасах священник Михаил Георгиев, когда неприятели под острием обнаженных мечей понуждали его указать, где хранится церковное имущество, указал на свое собственное, невдалеке от церковного на церковных сводах хранимое, таким образом сохранил церковное.

й) В Николаевской церкви, складенное в один сундук церковное имущество все расхищено. Находившаяся же в сем сундуке икона Святого и Чудотворца Николая, обретена по выходе неприятеля из Москвы на своем месте… Священник сей церкви, а ныне протоиерей Петр Платонов, когда неприятель входил в Москву чрез Драгомиловскую заставу, а арьергард русский выходил по Таганской и Николаевской улице, вышед вместе с дьячком в облачении с иконой Святого Николая, напрестольным крестом и с зажженными свечами, окроплял Святою водою мимошедшее войско. Воины осеняли себя крестным знамением, жадно ловили капли Святой воды, громко повторяя: «Враг наш погиб, а не мы!» Ехавшие чиновники подъезжали к иконе и со слезами лобызали ее. При сем случае протоиереем раздаваем был изнуренным и ослабевшим раненым печеный хлеб».

Драматические события разворачивались и в Страстном монастыре, богатую ризницу которого не удалось вывезти. Спрятали ее под крышей монастырского собора. Туда и сложили всю утварь и богатые иконы, а также главную ценность – Страстную Икону Божьей Матери. Спрятали и серебряный крест времен основания обители, украшенный жемчугом и редкими каменьями, древние хоругви и покровы золотого шитья, серебряную чашу 1669 года, подаренную касимовским царевичем Василием Ярославовичем, два вызолоченных изнутри ковша времен Алексея Михайловича, еще один ковш с двуглавым орлом петровской эпохи, богатое Евангелие 17 века и многое другое… Вход в тайник загородили старым шкафом.

И если огонь пощадил обитель, то не прошла мимо монастырских ворот другая беда – разорение и вандализм, устроенные французскими солдатами во время их короткого, но знаменательного квартирования в Москве.

Как с цепи сорвавшиеся французы все искали ризницу: шарили по опустевшим кельям, тащили все, что хоть как-то блестело золотом и серебром. Сломав замок на кладовой, хранившей сундуки с вещами монашек, оккупанты унесли все до нитки. Но ризницу им не суждено было найти. Старый шкаф так и простоял под соборной крышей неподвижным, сохранив монастырские ценности нетронутыми.

А расстрелянных москвичей французы вешали на столбах у монастырских ворот. В нижнем соборном храме они устроили провиантский армейский склад, часть келий заняли солдаты.

Недели через две после французского вторжения новой оккупационной властью разрешено было проводить богослужения в монастыре, для чего одним из вражеских генералов было прислано парчовое одеяние, растащенное ранее солдатами, красное вино и мука. Службу совершал оставшийся в Москве монастырский священник Андрей Герасимов.

Натерпелись страху и оставшиеся в монастыре монахини. До смерти напуганные французами немолодые уже женщины, тайком пробирались холодными осенними ночами на монастырский огород, чтобы выкопать для пропитания мороженый картофель.

Незадолго до бегства из Москвы, французы задумали поджечь Страстной девичий монастырь. Они смешали кучи щепы и соломы с порохом, чтобы затем запалить его. Но видевшая это одна из монахинь залила порох водою. Чудом ей удалось спрятаться от разъяренных захватчиков на чердаке игуменского корпуса, где ее полуживую потом отыскали другие сестры.

Для москвичей церкви стали символом сопротивления оккупантам: «Во всей Москве в эти дни огненных ужасов и грабительства до 15-го сентября ни в одной церкви не было службы; с одной стороны, потому, что все они были осквернены и поруганы, а с другой, не было при церквах священников. Первое и единственное богослужение началось в Рождественском монастыре. Достойный уважения и вечной памяти этого монастыря младший священник, отец Алексей (другой, старший, о. Адриан, человек святой жизни, был и тогда уже дряхл) выхлопотал у французского экс-губернатора дозволение: освятить один престол и открыть службу. К освящению приготовлена теплая церковь на 15-е число, в воскресенье. Нельзя и выразить той радости, какую мы почувствовали, когда услышали в субботу первый монастырский благовест к вечерне. В воскресенье мы все были в церкви при освящении престола и за литургией. Молились мы и горько плакали, видя обнаженные от окладов св. иконы и самые сосуды: потир и дискос – хрустальные. Во время водосвятия вошли три гвардейца в медвежьих шапках и остановились сзади священника; потом, ради кощунства, начали подымать штыками кверху облачения на священнике. Отец Алексей побледнел, но не оглянулся на врагов и продолжал освящение воды. Далее Бог не попустил помешательства: освящение престола и литургия благополучно совершились».[193]

Ужасной была участь Архангельского собора Кремля, являющегося усыпальницей русских царей. Как дикие животные бросались оккупанты на все, что блестело или сверкало, думая, что это серебро и золото. Бархатные покрова были немедля сорваны с надгробий, а часть из них и вовсе была осквернена. Французы, в частности, вскрыли раку с мощами царевича Дмитрия, выбросив его останки из могилы, и похитив серебряный оклад весом в 246 кг. Они ободрали и обобрали иконостас собора, добравшись до самых верхних ярусов, надеясь, что оклады находящихся там икон – серебряные. Нетрудно представить, каково было их разочарование, когда варвары обнаружили, что ризы икон сделаны из меди. Тогда они в приступе гнева разбросали иконы по собору, использовав их как дрова для приготовления блюд императорской кухни. Саму кухню устроили в алтаре собора, тут же был и винный склад. Не успев вывезти вино, перед своим бегством из Москвы, французы разбили бочки, из-за чего долгое время в соборе стоял винный запах.