Короткое падение - Мэтью Фитцсиммонс

– Ну, и что же ты можешь сказать по этим ботинкам об их хозяине? – прищурился Дюк.

– Не знаю, – смутился Гибсон.

– Это значит, что по одной вещи нельзя толком судить о человеке. Никогда не будь настолько высокомерен и не думай, что ты раскусишь человека по его – обуви. Но…

– Но это ведь только начало?

– Начало, – согласился отец. – Так в чем же разница между ним и мной?

– Ну, к тебе все подходят и разговаривают…

Дюк лукаво подмигнул сыну.

Гибсон почувствовал гордость и энергично кивнул в ответ. Он чувствовал, что что-то упустил, но был счастлив такому вниманию со стороны отца и не хотел задавать слишком много вопросов. Он, наверное, должен теперь и сам во всем разобраться.

– Хорошо, сынок. Дай мне час. Мне нужно немного поработать, зато я знаю одно заведение в Джорджтауне, где делают отличный молочный коктейль «Орео». И мы с тобой туда поедем. Договорились?

– Идет.

Три часа спустя Гибсон проснулся. Он лежал, свернувшись калачиком на кровати в одной из комнат для гостей. Кто-то заботливо накрыл его шубой.

– Просыпайся, сынок. Просыпайся. Вставай…

Дюк сгреб его в охапку и отнес в машину. Гибсон проснулся лишь от звука хлопнувшей дверцы.

– Проснись…

Гибсон пришел в себя на дне океана, усыпанного материальными следами его жизни. В тусклом свете он смог разобрать заржавленную громаду зеленого отцовского универсала, наполовину зарывшегося в песок. Сбоку на него нависали руины дома, в котором прошло его детство. Невероятно, но на заднем дворе расцвел белый кизил. У дерева стоял его первый велосипед. А справа Гибсон увидел школьную аудиторию, откуда агенты ФБР вывели его в наручниках мимо целой толпы телерепортеров с микрофонами и камерами…

На поверхности что-то привлекло его внимание. Оттолкнувшись, он начал подниматься. А когда всплыл, глаза его широко раскрылись, и он сделал глубокий, судорожный вдох. Возле самого лица, словно сбившееся с пути солнце, болталась голая лампочка. Гибсон быстро заморгал, пытаясь сосредоточить взгляд. Но потом понял, что зря это сделал…

Едва касаясь пола кончиками ног, он шатался на деревянном табурете. Единственной вещью, которая мешала ему упасть, была затянутая вокруг шеи веревка, но при этом она жестоко впилась ему в кожу. Гибсон пытался как-то перехватить веревку, чтобы ослабить давление на горле, но его руки были крепко связаны за спиной. Поддавшись панике, он начал биться и трястись и едва не потерял равновесие. Но чья-то рука помогла ему возвратиться в прежнее состояние.

– Ну, ладно, ладно. Успокойся. Не сейчас. Еще не время. Сначала о деле, – произнес чей-то голос. Тот голос, который он услышал в машине. Там, возле закусочной.

Гибсон вспомнил, что подвергся нападению. И это как-то связано с его отцом. Его сердце замерло, и он почувствовал себя очень глупым и невероятно одиноким. Из-за веревки на шее было сложно оглядеться вокруг, но Вон все-таки сделал глубокий вдох и попробовал понять, где находится.

Подвал. Бледно-желтые стены, небольшие окошки наверху. Ночь. Стены увешаны акварельными рисунками птиц: в основном колибри, дятлы и кардиналы. В углу мольберт. Что это? Студия какого-нибудь художника? Куда-то наверх вел ряд обитых ковролином ступенек. Но куда? Что там, наверху?

К нему подошел человек. Гибсон вздрогнул. В смятении он подумал, что этот человек преследовал его прямо в подсознании. Может быть, один из хищников, которые рыщут в черных глубинах океана? Но все-таки это был просто человек. По крайней мере, так казалось здесь, на поверхности. Среднего роста. Худощавый. Бледное, ничем не примечательное лицо – за исключением недавно сломанного носа. Он распух и покраснел. Такой человек мог регистрировать вас на ресепшене в отеле или сидеть рядом с вами, дожидаясь приема врача. По крайней мере, таким, видимо, он хотел выставить себя перед вами. Но, если присмотреться, его камуфляж не выглядел таким уж непроницаемым.

Его выдавали глаза. Они были желтого цвета, как у совы, и неподвижны, как мертвая поверхность Луны. Погруженные глубоко в глазницы, они словно застыли на Гибсоне. И казалось, они видят либо все, либо ничего. В тюрьме и особенно в Корпусе морской пехоты ему, конечно, попадались крайне мерзкие и даже страшные на вид люди. Но этот человек, если он вообще был человеком, напугал его больше, чем любой из тех. Наверное, это была смерть, которая явилась сейчас по его душу…

Но самую сильную тревогу вызывала его одежда. Человек был одет так же, как Гибсон. Нет, его одежда не просто была похожа на его одежду. На нем были точно такие же рубашка, джинсы и обувь. Они были похожи на близнецов, которые вместе делали покупки. Значит, человек был в магазине одежды вместе с ним, следил за ним, видел, что он покупает, и выбрал себе то же самое. Это говорило о том, что его похищение было тщательно спланировано. Что бы ни ожидало его впереди, ничего хорошего оно ему не сулило. И что бы он ни думал, его похититель уже давно все просчитал…

– Теперь внимание. Можешь сосредоточиться? У нас не так много времени, – довольно вежливо и спокойно произнес человек. Это был голос хирурга, который простым языком объясняет сложную процедуру для раздраженного пациента. Они молча взглянули друг на друга, и затем, без всякого предупреждения, человек пнул ногой табурет, выбив его из-под ног Гибсона. Тот с грохотом отлетел в сторону, ударившись о дальнюю стену подвала.

Гибсон осел вниз не больше чем на дюйм, но разница вышла колоссальная. Это был тот чертов дюйм, который отделял жизнь от смерти. Веревка резко перехватила его вес и врезалась в плоть чуть ниже челюсти. Сухожилия на шее и плечах готовы были вот-вот порваться, лопнуть, словно какие-нибудь сорняки. Ноги забились в воздухе.

Человек выступил вперед и мягко похлопал его по ноге. Гибсон чувствовал только одно: беспомощное отчаяние. И еще – сожаление, которое, видимо, неизменно сопровождает преждевременное завершение любой жизни. Его сожаление было холодным и не приносило никакого успокоения. В голове пронеслись какие-то слова, которые ему хотелось бы произнести, и лица людей, с которыми он так и не поговорил…

Вон думал, что быстро потеряет сознание. Именно так происходило в кино. Несколько мгновений беспомощной борьбы, прежде чем веревка выдавит наконец остатки жизни из своей жертвы. Но вместо этого он висел и прислушивался к обрывкам дыхания и пульсации крови в висках.

– Это так называемое короткое падение, – сказал похититель. – Обрати внимание, что, в отличие от стандартного повешения, или долгого падения, твоя шея остается цела. Сейчас это может показаться благословением свыше, но в конце ты пожалеешь, что тебя не повесили как обычно. Есть одновременно хорошие и одновременно плохие новости. Ты проживешь дольше, но и только. Большинство людей считает, что они всегда хотели бы прожить дольше, но двадцать минут на конце веревки – это слишком долгое время ожидания смерти. Долгое время, чтобы сожалеть о вещах, которые нельзя изменить и которые больше не имеют для тебя никакого значения.