Ловец огней на звездном поле - Чарльз Мартин

– Пока я слышу от тебя одни лишь утверждения – и никаких вопросов.

– Когда я беседовал с охранником, который доставил тебя из тюрьмы в Брансуик на похороны сына, он сказал одну вещь, объяснить которую я не могу. Он сказал, что Уильям Макфарленд не плакал. А я уверен, что дядя Уилли, которого я знаю, за эти несколько часов выплакал бы все глаза.

Казалось, дядя погрузился в глубокую задумчивость. Если мои слова и произвели на него какое-то действие, он этого никак не проявил.

– Ну и что же?

– А то… – Я вскрыл орешек ногтями, и соленый сок брызнул мне в глаз. – А то, что после двадцати лет слухов, перешептываний и косых взглядов, которые люди бросают на тебя, стоит нам только появиться на улице, мне хотелось бы знать…

Я произнес эти слова довольно раздраженным тоном. Я и в самом деле устал сражаться с демонами, которых даже не видел.

– Согласен, – продолжал я, – тебе пришлось нелегко, но… неужели ты ни разу не задумался, каково было мне? Всю свою жизнь я слышал, как люди перешептываются тебе вслед, и не знал, правы они или ошибаются. Я вырос в атмосфере враждебности, подозрительности, недомолвок… а ведь я об этом не просил. Ты втянул меня во все это точно так же, как в свое время сам навлек на себя неприятности!

До сих пор я жалею об этих жестоких словах и жалею, что не могу взять их обратно.

Дядя долго молчал, потом чуть заметно кивнул.

– Что? Что ты хочешь мне сказать? Что ты… сделал то, в чем тебя обвиняют?

Он покачал головой.

– Тогда что?..

– Я знаю, как тяжело тебе было. Быть может, как раз тебе-то и было тяжелее всего.

– Ну и?..

Дядя отправил в рот орех и покачал головой.

– Почему ты не хочешь мне сказать?

Он снял очки, вытер лоб рукавом, высморкался. Когда дядя снова выпрямился, я увидел слезы, которые стекали по его морщинистым щекам. Поднявшись с кресла, он отошел в дальний конец веранды, подтянул джинсы и поправил ремень. Когда дядя заговорил, его голос прозвучал напряженно и слабо:

– Когда я подписал документы, согласно которым я передавал штату опеку над… над моим сыном, я принял второе самое трудное решение в жизни.

Он глубоко вздохнул, сплюнул в сад и двинулся прочь. Я смотрел ему вслед и чувствовал, что сделал ему очень больно.

– Дядя Уилли?..

Он остановился, но поворачиваться не стал – так и стоял спиной ко мне. Его широкие плечи устало опустились. Мне отчаянно хотелось взять свои слова обратно, перебросить мостки через разделившую нас пропасть, но исправить свою ошибку я уже не мог.

Нет, я не сердился на него. На самом деле – нет. Больше всего я злился на своего родного отца, который так никогда и не свернул на нашу подъездную дорожку, но и это внезапное озарение тоже пришло ко мне слишком поздно. Наверное, подумал я, мне так хотелось докопаться до дядиных секретов только потому, что я стремился спрятать, скрыть тайну собственного рождения. Бóльшую часть своей сознательной жизни я был абсолютно уверен, что со мной что-то не так, что я появился на свет ущербным, с каким-то скрытым уродством, и поэтому я очень хотел любой ценой отвлечь от себя внимание…

Только теперь я понял, что это было просто глупо.

– Что же… что было хуже этого?

Дядя надел шляпу, сдвинул ее на затылок, потом почесал лодыжку носком башмака. Так и не ответив, он спустился с крыльца и, повернув направо, отправился в оранжерею к своим орхидеям. В тот день я его больше не видел.

Поздно вечером я написал еще одно письмо своему родному отцу.

«Дорогой папа!

Я солгал. Я так и не перестал смотреть в окно на подъездную дорожку.

Твой Чейз».

Я покинул яхту в начале седьмого и без чего-то семь был уже дома. Обычно в это время дяди уже не было, но сегодня он сидел за кухонным столом вместе с Майки. Губы мальчугана были измазаны сиропом и маслом, а на тарелке перед ним возвышалась стопка оладий. Когда я вошел, он едва ли обратил на меня внимание.

Шахматная доска с недоигранной партией стояла на краю стола, и дядя задумчиво ее рассматривал. Судя по выражению его лица, положение было безнадежным.

Потом я заметил, что тетя Лорна прилепила скотчем на холодильник три рисунка: на первом был изображен павлин, на втором – индюк Боб, на третьем – цветущая орхидея. И птицы, и цветок выглядели как живые, хотя и были нарисованы простым карандашом.

Тем временем дядя двинул вперед одну из своих немногочисленных пешек. Ход был за Майки, и он, отправив в рот очередной оладышек, не глядя переставил свою ладью на новую позицию, предварительно сняв с доски дядиного слона. Озадаченно крякнув, дядя откинулся назад, сдвинул на затылок бейсболку и, отхлебнув кофе, снова склонился над доской.

Я налил себе сока и, встав рядом с тетей Лорной, которая нарезала для бутербродов болонскую колбасу, выглянул в окно, но свет в окне над амбаром не горел.

– Томми еще не вставала?

Тетя Лорна покачала головой.

– Она уехала еще вчера вечером, вскоре после тебя.

– Во сколько же она вернулась?

Тетя начала укладывать готовые бутерброды в целлофановый пакет.

– Она не возвращалась.

Оладьи из гречневой муки были еще горячими. Я положил себе целую дюжину, а потом ел и смотрел, как Майки громит дядю. Примерно час спустя, сражаясь с сонливостью, вызванной избытком сахара, клетчатки и жиров, я с удовлетворенным вздохом откинулся на спинку стула и, сунув в рот зубочистку, стал смотреть, как дядя, потерпев очередное поражение, читает мою статью в сегодняшней газете. Должно быть, Реду пришлось позвонить в типографию и остановить печать, чтобы втиснуть ее в номер; с большой газетой подобный фокус, конечно, не прошел бы, но небольшие издания, вроде нашей «Брансуик дейли», могут себе это позволить.

Примерно в половине девятого приехала Мэнди. Поднявшись на крыльцо, она постучала по косяку и, отворив сетчатую дверь, вошла. Сейчас она была нисколько не похожа на ту «железную леди», которая с легкостью скрутила в бараний рог Рубена Мэйнарда и заставила его выдать ей всю информацию, которой он располагал. Сегодняшняя Мэнди была одета в голубую футболку, кроссовки и старые джинсы. Даже волосы она стянула на затылке в «конский хвост», так что для полноты образа ей не хватало разве что бейсболки с эмблемой «Краснокожих».

Тетя Лорна немедленно усадила гостью за стол и поставила перед ней тарелку с оладьями. Поливая их сиропом, Мэнди кивнула в направлении газеты, которую дядя свернул и положил на угол стола.

– Я читала твою статью, – сказала она.

Любой профессиональный журналист знает, что подобные заявления всегда имеют продолжение.