Ленин. Дорисованный портрет - Сергей Кремлев

«Война внешняя кончилась или кончается. Это решённое дело. Теперь начало внутренней войны.

Буржуазия, запрятав награбленное в сундуки, спокойно думает: „Ничего, — мы отсидимся“. Народ должен вытащить этого „хапалу“ и заставить его вернуть награбленное. Вы должны провести это на местах. Не полиция должна их заставить, — полиция убита и похоронена, — сам народ должен это сделать, и нет другого средства бороться сними.

Прав был старик-большевик, объяснивший казаку, в чём большевизм.

На вопрос казака: а правда ли, что вы, большевики, грабите? — старик ответил: да, мы грабим награбленное.

Мы в этом море потонем, если не извлечём из тех кубышек всё запрятанное, всё награбленное за все годы бессовестной, преступной эксплуатации.

Мы скоро проведём в ЦИК закон о новом налоге на имущих, но вы это должны сами провести на местах, чтобы к каждой сотне, набитой во время войны, была бы приложена рука трудящегося. Не с оружием в руках вы должны это провести: война с оружием уже окончилась…»[236]

Как видим, для Ленина война окончилась, но, как оказалось, её вновь начали и затянули грабители, не желавшие возвращать народу награбленное ими.

А теперь — цитата от 29 апреля 1918 года:

«Я перейду, наконец, к главным возражениям, которые со всех сторон сыплются на мою статью („Очередные задачи Советской власти“. — С. К.) и на мою речь. Попало особенно лозунгу: „Грабь награбленное“, — лозунгу, в котором, как я к нему ни присматриваюсь, я не могу найти что-нибудь неправильное, если выступает на сцену история. Если мы употребляем слова: экспроприация экспроприаторов, то — почему же здесь нельзя обойтись без латинских слов? (Аплодисменты.)…»[237]

«Образованное» ухо — особенно современное — этот лозунг действительно коробит (он, увы, и меня одно время коробил), но нельзя к фразеологии одной эпохи подходить с мерками совершенно иной эпохи… Похоже, Ленину показалось удачным смысловое совпадение «учёного» латинизированного оборота «экспроприация экспроприаторов» и его грубоватого русского эквивалента. Вряд ли помянутый выше делегат был знаком с латинским вариантом, а на русском языке он — в момент, когда на сцену выступила история, — всё сказал верно! И Ленин это уловил, поэтому продолжал так:

«И я думаю, что история нас полностью оправдает, а ещё раньше истории становятся на нашу сторону трудящиеся массы; но… тут своевременно сказать, что после слов „Грабь награбленное“ начинается расхождение с пролетарской революцией, которая говорит: награбленное сосчитай и врозь его тянуть не давай, а если будут тянуть к себе прямо или косвенно, то таких нарушителей дисциплины расстреливай…

И вот, когда против этого начинают вопить, то тут есть та каша в головах, то политическое настроение, которое выявляется именно мелкобуржуазной стихией, которая протестовала не против лозунга „Грабь награбленное“, а против лозунга: считай и распределяй правильно. Голода не будет в России, если мы посчитаем хлеб, проверим наличность всех продуктов, и за нарушение установленного порядка будет следовать самая жестокая кара…» и т. д.[238]

Как видим, это была апология не грабежа, а апология народного контроля и учёта всех тех ценностей, которые теперь переходили от «бывших» к народу.

Не забудем при этом, что слова «учёт и контроль» из уст главы государства были тогда для России не то что диковинкой, а чуть ли не тарабарщиной, ибо никто из властвующих на Руси их не произносил с петровских времён…

А лозунг «Грабь награбленное!» в ленинской политической лексике постоянной прописки не получил — в отличие от лозунга «Учёт и контроль!», который стал для Ленина рефреном на манер напоминания Катона-старшего о том, что Карфаген должен быть разрушен.

ПОНЯТЬ Ленина мог лишь тот, кто сам имел широкую душу и был способен деятельно сострадать неимущим, ограбленным имущими.

Сорокачетырехлетний смуглый индус, сидящий на жёстком табурете в душной тюремной камере, неимущим сострадал — почему и оказался за решёткой. Шесть лет назад, в 1927 году, он вместе с отцом, Мотилалом Неру — крупным деятелем индийского освободительного движения, впервые приехал в Советский Союз и тогда написал: «Советская революция намного продвинула вперёд человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент той новой цивилизации, к которой может двигаться мир».

Имя индуса было Джавахарлал Неру (1889–1964), и в 1947 году он стал первым премьер-министром независимой Индии. А в 1933 году, отбывая очередное заключение за борьбу против британского владычества в собственной стране, Неру написал книгу «Взгляд на всемирную историю» с подзаголовком «Письма к дочери из тюрьмы, содержащие свободное изложение истории для юношества».

Дочь звали Индира Ганди, и впоследствии она — дочь первого индийского премьера — тоже стала премьер-министром Индии и матерью премьера — Раджива Ганди, павшего от рук террористов, как и его мать.

Джавахарлал Неру писал свой «Взгляд на всемирную историю», не обременённый избытком источников, и книга получилась хотя и не без неточностей, но по форме — простой, а по содержанию — взволнованной и интересной.

Не раз на страницах «Истории» Неру появляется, естественно, и Ленин. И вот каким он был в восприятии Неру:

«Уже в восьмидесятые годы в революционном движении принимал участие юноша, тогда ещё учившийся в школе, а впоследствии известный всему миру как Ленин…

…Ленин не придавал значения тому, сколько людей пойдёт за ним, — одно время он даже грозил выступать в одиночестве, — но он настаивал, что брать следует только тех, кто полностью предан, кто готов пожертвовать всем ради общего дела и обойдётся даже без рукоплесканий толпы… Ленин не нуждался в просто сочувствующих или в ненадёжных попутчиках…»

И таким:

«Ленину были чужды колебания или неопределённость. Он обладал проницательным умом, зорко следившим за настроением масс, ясной головой, способностью применять хорошо продуманные принципы к меняющейся ситуации и несгибаемой волей…

…Так спокойно, но неумолимо, словно орудие неизбежной судьбы, эта глыба льда, таившая яркое пламя, бушевавшее в её недрах, двигалась вперёд к предначертанной цели…»

Когда Неру вёл речь о Ленине, он, вне сомнений, примерял его политику и натуру на себя. Размышляя о Ленине, он сам рос как политик и вождь. О первых годах Советской власти Неру писал: «В те дни во главе России стояли такие люди, которые сумели превратить бедный человеческий материал в сильный и организованный народ». Русский народ был не таким уж бедным материалом, однако Неру, написав так, думал, скорее, об индийском народе, который ему предстояло организовать на борьбу…