Суета сует. Бегство из Вампирского Узла - С. П. Сомтоу

– Мы сейчас в иллюзии. – Она остановилась, стараясь отдышаться. – Как думаешь, сможем мы обмануть Памину?

– Не знаю.

Она видела тысячи собственных отражений... то четких, то вдруг расплывающихся, меняющих свои очертания... волчья морда... череп... лицо Тимми Валентайна.

– Смотри, – сказал Пи-Джей, – там Левон. Кажется, что-то настраивает.

Она увидела Джианьяна, поднимавшегося вверх по трапу. Он перемещался на удивление плавно и совершенно беззвучно.

– С ним что-то не так, – сказала Хит. – Люди так не ходят...

Она вспомнила, как странно Левон шел в свою будку. Шаркающей, нетвердой походкой. Сейчас он двигался совершенно по-другому. Он перемещался рывками... словно перетекал из одного места в другое... как шарик ртути... вот – он есть, а вот – превратился в расплывшееся пятно... а потом он снова тут...

– Господи Иисусе, – прошептал Пи-Джей. – Это все мой оборотный дух. Он обманул меня. Чертов ловкач, мать его так. Боже мой, Боже мой...

В его голосе было столько отчаяния...

– Что такое? Что ты хочешь сказать? – встревожилась Хит.

– Он заставил меня думать, что я увожу тебя от Памины, а вместо этого... Господи Иисусе – я только что понял, – я привел тебя прямо в руки другого вампира... настоящего вампира...

И тут Левон появился прямо перед ними.

Вот так просто: раз – и он здесь.

Темный, маленький паренек. Ростом не выше Хит. Он шагнул к ней. Он не дышал. Она отступила назад. Его лица не было ни в одном из зеркал. Только – ее. Она видела ужас на лицах своих отражений. Ей было так страшно, что она даже не смогла закричать.

Едва слышно она прошептала:

– Пи-Джей, спаси меня – убей его...

И тут заговорил Джианьян:

– Прошу прощения, но я голоден. Я еще не привык к этому ощущению и пока что не знаю, как это делается правильно, так что я извиняюсь...

Рана у нее на груди вновь запульсировала болью.

– Я правда не знаю, – продолжал вампир, – я ничего не понимаю, еще утром я был самым обыкновенным занудным компьютерщиком, помешанным на сексе, жившим в своем собственном маленьком мирке, ну, знаете... когда за каждым кустом видишь черта... а потом мне словно мозги поджарили... а внутри все как будто сгнило... и все эти взаимосвязи, о которых я никогда ничего не знал... но я так голоден, что не могу думать вообще ни о чем, этот голод сводит меня с ума...

Пи-Джей даже не шелохнулся... Почему он не бросился на Левона, не остановил его, не вонзил кол ему в сердце? Почему он просто стоял и вообще ничего не делал?

– Пи-Джей, – едва слышно поговорила Хит. Неужели ты дашь мне умереть?

Пи-Джей повернулся к ней:

– Памина сказала, что тебя уже не спасти... слишком поздно... потому что ты накормила Эйнджела своей кровью... ты дала ему жизнь... и для тебя уже нет надежды, сразу после смерти ты станешь... – Он расплакался: смирившийся, побежденный, потерянный. – Дух, посетивший меня, сказал, что путь твоего спасения – это опасный и безнадежный путь... и поэтому я не должен вмешиваться... мне надо отойти в сторону... повернуться к тебе спиной...

– Господи, – прошептала она. – Я так любила тебя... а ты... ненавижу все эти твои видения, всех твоих духов... они сказали тебе, что ты должен дать мне умереть... и ты готов подчиниться? – Хит и сама удивилась, как она смогла такое сказать. Эти слова лишили ее мужества. Но, в конце концов, между ними всегда была пропасть... расовая, культурная, классовая, еще какая-нибудь... – Ты просто поганый дикарь, Пи-Джей...

Пи-Джей отступил назад. В его глазах не осталось и следа той любви, которая хранила их под тем проливным дождем, который буквально размыл весь Вампирский Узел и залил пожарище огненного апокалипсиса. Но, когда он повернулся, ей показалось, что его жесткий взгляд на мгновение смягчился...

Она смотрела на его отражения в зеркалах и рыдала – безудержно, как ребенок. Она ненавидела его, да... и еще ревновала, жутко ревновала... к этим его духам... потому что он слушал их, а не ее, он делал то, что велят они, он был одержим ими, а ее любовь не стоила для него вообще ничего... да еще этот коротышка, который обнял ее ледяными руками... трогал ее щеки, руки... и каждое прикосновение было словно укол сосулькой, и она смотрела в его пустые глаза, слышала его безмолвный зов... и ответила, так же беззвучно, в полном отчаянии: Да, да, я тебя приглашаю, я разделю с тобой эту безбрежную пустоту, потому что теперь я ненавижу этого человека, которого так любила, – и ощутила первый поцелуй, на запястье, печальный, горький поцелуй, и медленно, медленно ее кровь начала остывать...

Главное – помнить о том, что мне теперь надо дышать, думал Тимми, дышать диафрагмой... чтобы голос не сорвался, чтобы музыка лилась плавно... лови высокие ноты, словно бабочек сачком, лови их и отпускай... уже скоро... уже совсем скоро... Песня закончится, и вместе с песней закончится все.

Кульминация приближалась. Тимми слышал за спиной шуршание зеркал – они вставали на свои места. Как только он доберется до самой высокой, пронзительной ноты, в самом конце песни, он должен будет поднять руки вверх, и кольцо пламени, которое на самом деле будет всего лишь голографической проекцией, поглотит его, и он спрыгнет через потайной люк под сцену, и песню закончит уже другой Тимми, который будет всего лишь картинкой, сгенерированной компьютером... а потом он исчезнет, исчезнет уже навсегда...

И не волнуйся насчет падения, сказал он себе. Там уже разложили матрасы. Дым-машины пашут на пределе мощности, чтобы скрыть их от зрительских глаз...

Вот оно: начинается! Невозмутимый, как камень. Неподвижный. Последний шанс – только в твоих руках. Ты положил всю свою жизнь и не-жизнь только ради этого мгновения, даже когда ты решил стать человеком. Теперь уже некогда сожалеть. Понеслась! Тимми широко раскинул руки. До него донеслись возгласы удивления. Поначалу их было несколько, потому что все были слишком захвачены представлением, чтобы замечать что-то еще. Жалко, что он не может увидеть все это со стороны. Его действия на сцене всегда были выверены до последнего движения, и он никогда не поворачивался спиной к зрителям, опасаясь сбиться с ритма. Но он знал, что прямо сейчас у него за спиной проступает гигантская репродукция картины Лорана МакКендлза. Редкие возгласы удивления переросли в океан бурных аплодисментов. Мертвая женщина была высотой с десятиэтажный дом, и тут она пошевелилась... как дитя ночи, в первый раз открывающее глаза тьме бессмертия.

Трансформация...

А вот и кольцо пламени. Сгустившееся вокруг него прямо из воздуха, ревущее чудо проекционной техники и синтетической музыки, такое, что даже Тимми почти почувствовал его обжигающий жар. Он вытянулся – напряженный, как натянутая струна, – готовый прыгнуть. Я пантера... несущаяся сквозь горящий воздух ночных джунглей... прыжок, еще прыжок!