Дело Ливенворта - Анна Кэтрин

– Боже, сэр, что с вами? – воскликнула она, но, как это ни странно, тихо. – Вы как будто призрак увидели. – И взор ее с подозрением опустился на ключ, который я держал в руке.

Я же почувствовал себя так, будто призрак сдавил холодными пальцами мне горло. Опустив ключ в карман, я шагнул к ней.

– Я расскажу вам, что видел, если вы спуститесь со мной вниз, – шепнул я. – Мы потревожим покой леди, если будем говорить здесь.

И, постаравшись принять спокойный вид, я взял ее за руку и потянул к себе.

Не знаю, что меня к этому подтолкнуло, но когда я увидел, каким сделалось ее лицо, когда я к ней прикоснулся, и готовность, с которой она согласилась следовать за мной, то осмелел, вспомнив один-два случая, когда эта девица проявляла странную восприимчивость к моему влиянию, восприимчивость, которую я теперь мог использовать в своих целях.

Спустившись, я отвел Ханну в глубину большой гостиной и там, стараясь не слишком ее пугать, рассказал, что случилось с мистером Ливенвортом. Она, конечно, страшно разволновалась, но не закричала – ее явно поставило в тупик непривычное положение доверенного лица. У меня отлегло от сердца, и я сказал ей, что не знаю, кто это сделал, но все решат, что это я, если узнают, что она видела меня на лестнице с ключом в руках.

– Но я никому не скажу, – прошептала она, дрожа от страха и возбуждения. – Если спросят, я скажу, что никого не видела.

Но я быстро заставил ее поверить, что не удастся ничего скрыть, если полицейские начнут ее допрашивать, а потом, немного приврав для убедительности, сумел вырвать у нее согласие покинуть дом немедленно, не возвращаясь за вещами. Лишь после того, как я немного поднял Ханне настроение, пообещав когда-нибудь жениться на ней, если она сейчас меня послушает, она начала соображать и проявила здравый смысл, которым явно обладала.

– Миссис Белден примет меня, – сказала она, – если получится добраться до Р**. Она принимает всех, кто просит, и меня возьмет, если я скажу, что меня мисс Мэри к ней послала. Но сегодня я не смогу туда попасть.

Я сразу начал убеждать ее, что сможет: до ночного поезда еще полчаса, а до вокзала неспешным шагом от силы минут пятнадцать. Но у нее не было денег! С этим я ей без труда помог. Она боялась, что не найдет дорогу! Я пустился в подробное описание. Она продолжала колебаться, но потом все-таки согласилась, и, договорившись о том, как поддерживать связь, мы спустились вниз. Там мы нашли оставленные кухаркой шляпку и шаль, я надел их на Ханну, и через минуту мы уже вышли на каретный двор.

– Помните, никому ни слова о том, что случилось, – шепотом наставлял ее я перед расставанием.

– Помните, настанет день, когда вы придете и женитесь на мне, – промолвила она в ответ, оплетая мою шею руками.

Это было очень неожиданно, и, должно быть, именно тогда она выронила свечу, которую все еще сжимала в руке. Я дал слово, и она выскользнула за ворота.

Какое ужасное волнение охватило меня после ее ухода, вы поймете, когда я скажу, что не только совершил еще одну ошибку, заперев дом, когда вернулся, но еще и не додумался избавиться от лежавшего в кармане ключа, который можно было просто выбросить на улице или где-нибудь в коридоре. Дело в том, что мысль об опасности, которой я подвергался из-за этой девицы, вытеснила у меня из головы все остальные. Мне повсюду мерещилось бледное лицо Ханны и испуганный взгляд, с которым она отвернулась от меня и ушла в темноту. Я не мог прогнать эти видения. Мертвец, лежавший внизу, и то вспоминался мне не так отчетливо. Я как будто был мысленно связан с этой испуганной женщиной, бегущей по ночным улицам. Мысль о том, что она в чем-то меня подведет – вернется или будет приведена обратно, что я встречу ее, белую как мел и онемевшую от ужаса, когда утром выйду за дверь, была настоящим кошмаром. Я начал верить, что все закончится именно так, что она не сможет незаметно добраться до маленького коттеджа в далекой деревне, что вместе с этой несчастной девицей я выпустил в свет опасность, которая вернется ко мне утром с первыми лучами солнца.

Но даже эти мысли вскоре померкли перед пониманием опасности, которой я подвергался, пока ключ и бумаги оставались у меня. Как избавиться от них? Покинуть свою комнату или открыть окно я не осмеливался. Кто-нибудь мог увидеть меня и запомнить. Я даже боялся ходить по комнате. Меня мог услышать мистер Ливенворт! Да, мой смертельный страх достиг этой точки – я боялся того, кому собственной рукой навеки закрыл уши, представляя, как он лежит внизу в кровати и просыпается от малейшего звука.

Но необходимость что-то сделать с этими доказательствами моей вины наконец переборола волнение, и, вытащив из кармана письма – я все еще не разделся, – я выбрал самое опасное из двух, написанное самим мистером Ливенвортом, сунул его в рот и жевал, пока бумага не превратилась в склизкий комок, а после бросил его в угол. Но на втором письме была кровь, и ничто, даже надежда на спасение, не могло заставить меня поднести его к губам. Пришлось мне лежать с письмом в руке и ускользающим образом Ханны перед глазами до самого утра. Когда-то я слышал, что год в раю проходит как день. Верю. Потому что знаю, что час в аду кажется вечностью!

Однако утро принесло с собой надежду. То ли солнечный блик, упавший на стену, заставил меня подумать о Мэри и обо всем, что я был готов ради нее сделать, то ли, когда в том возникла действительная потребность, ко мне вернулась природная стойкость, – не могу сказать. Знаю только, что утром я поднялся спокойным и уравновешенным. Вопрос письма и ключа тоже решился сам собой. Спрятать их? Даже не буду пытаться. Вместо этого я положу их на видное место в расчете на то, что на них не обратят внимания. Порвав письмо и скрутив из обрывков бумажные зажигалки, я отнес их в пустую комнату и бросил в вазу. Потом взял ключ и пошел вниз, собираясь вставить его в замок библиотечной двери, но почти сразу за мной спустилась мисс Элеонора, поэтому сделать это не получилось. Однако мне удалось незаметно для нее бросить его внутрь газового светильника во втором зале. После этого я с чувством облегчения спустился вниз и как ни в чем не бывало направился в столовую. Мисс Мэри уже была там. Выглядела очень бледной и подавленной, и я, встретив ее взгляд, – о чудо! – брошенный на меня, когда я вошел, чуть было не рассмеялся при мысли о том, как переменилась ее жизнь, и о том мгновении, когда я объявлю себя человеком, освободившим ее.

Какой вскоре последовал переполох и о моих действиях в это время подробно рассказывать незачем. Я вел себя так, как если бы не имел никакого отношения к убийству. Я даже не притрагивался к ключу и не ходил в пустую комнату, вообще не делал ничего, что могло хоть как-то скомпрометировать меня. В доме не было ни единой улики против меня, да и прилежного, безропотного секретаря, о чувствах которого к одной из племянниц работодателя не догадывалась даже сама леди, никто не стал бы подозревать в преступлении, из-за которого он лишался хорошего места. Поэтому я выполнил все положенные мне по должности обязанности: вызвал полицию и сходил к мистеру Вили – в общем, вел себя так, будто часы между тем, как я оставил мистера Ливенворта и спустился утром к завтраку, полностью выпали из моего сознания.