Овидий в изгнании - Роман Шмараков

Она резко встала.

«Здесь нет Смерти Славурона, зольх, – повторила она. – Он ждал тебя и позаботился об этом. А вот твоя Смерть… она здесь есть».

Она достала из тисового ларца черную головню и подняла над головой. И когда он еще глядел на нее, невольно отступая и обнажая страшные, но бесполезные клыки, она в розмах метнула головню в огонь.

И тотчас резкая боль, пронизавшая его руки и грудную клетку, принесла ему двойное знание, в котором не было блага.

Он человек.

И он умирает.

Младший сантехник сложил блокнот Муми-троллем вверх.

Над творческим коллективом нависло неприятное молчание, из тех, что разрешаются, как грозовые тучи, репликами вроде «Я Эдип!» или «Вот мерзавец, от которого погибла Москва!», впоследствии попадающими в карманные пособия по риторике для девиц и сочувствующих.

– Допустим, – безнадежно сказал средний сантехник, – этот… как его…

– Выдропуск, – подсказал младший.

– Да. Этот Выдропуск – это аспирант Федор. И он приезжает, допустим, в Салехард. Ему там официально не рады. Он открывает холодильник…

– Введя пароль, – уточнил младший.

– Да. Введя пароль… А там на полке с огурцами сидит… эта твоя… Лера. Поджав ноги. Синие. И держит в руке, допустим, вареную колбасу. И говорит…

– Так сладко, чуть дыша, – опять уточнил младший.

– Не сбивай… Так вот, говорит: «Если ты, некогда любимый мною, а теперь невыносимый для простого глаза аспирант, не перестанешь искать встреч с моим сыном Георгием, то я сейчас…»

– Что? – поинтересовался младший.

– Ты меня сбил с мысли! – злобно сказал средний. – Сам придумывай, если умный такой, понял? Твоя Лера, в конце концов! И колбаса твоя!

– Извини, Вась, больше не буду. Ну, извини, давай дальше…

– Так вот, – продолжил средний с тяжелой интонацией отложенного, но неразрешенного конфликта. – Короче, между ними происходит разговор о пределах власти родительской. Он говорит: «Как это – не ищи встреч? Это же сын мой! Я его отец!» Она ему: «Не тот отец, кто родил, а тот, кто воспитал! Ты – биологический отец, не стану отрицать, но мальчику нужен другой отец, не биологический, а этот, как его…»

– Клинический? – не утерпев, подсказал младший.

– Нет, – подумал и отверг средний. – Не клинический, а который ходит с сыном в парк есть мороженое. Чувствуя в своей широкой руке его маленькую, доверчивую ладошку.

– Лорд Честерфилд, – констатировал младший. – Завышенные требования.

– Он говорит, – продолжал средний, – «Разве это не я? Разве я не думал о нашем малыше самые нежные думы?» А она: «Ах, это ты! А где был ты, когда у него был коклюш, я всю ночь сидела при нем, глаз не сомкнувши, а в семь утра уходила на работу? А где был ты, когда я его ягелем кормила две недели до зарплаты? А где был ты…»

– Когда от солнца воссияли повсюду новые лучи, – завершил младший и добавил: – А потом она говорит: «Стремнинами путей ты разных прошел ли моря глубину?» В том смысле, что ты к нам поездом или с островов Арктического Института?

– Что он там делал? – насторожился средний.

– А у него обсерватория, – предположил младший. – Изучает он, например, зимней ночью, какое дал Творец пространство небесам.

– Не усугубляй наших проблем космогоническими, – сказал средний. – Итак, Федор говорит: поездом.

– А она тогда: вот и прекрасно, через час идет обратный, а пока пойдем, я тебя ягелем угощу. Как знала, что приедешь, – нарвала свеженького по полярному утру.

– Федор, негодуя, захлопывает дверь холодильника, но вареная колбаса не дает ей закрыться, Лера выскакивает оттуда, ударяет Федора колбасой по голове, потом еще и еще, отчего он тут же решает уехать обратно на острова…

– Вась, ты же говорил, он не оттуда приехал…

– Неважно, на Землю Франца-Иосифа… «Да здравствует император Франц-Иосиф!» – кричит он, спешно покидая сумрачный дом…

– Вась, не перегибай образовательную планку, читатель не оценит, – остерег младший.

– А она, отшвырнув надломленную колбасу, бросается на диван и истошно кричит: «Господи, как же мне это надоело! Как надоело мне это все! Кто бы знал бы!»

Средний сантехник прокричал это, как раненая чайка, и смолк, тяжело дыша.

– Василь, – осторожно сказал Семен Иваныч, – не надо выжимать сердце в чернильницу, это порочный путь. Вон на Мюссе посмотри, до чего дошел человек. На расстоянии надо держаться от сюжета, а то коготок увяз – всю птичку сактировать.

– Правда, Вась, – поддержал младший, – поспокойней. Ну, что нервничать из-за этого романа. Ну, не напишем, в конце концов, и не напишем, во вторник еще мы и знать не знали о нем, и ведать не ведали. Не расстраивайся.

Средний смолчал.

– А я вот интересуюсь, – вступил старший сантехник, видимо намеренный сместить тему, – этот Энгельрих, который инструкции давал, – уважаемый, видимо, в обществе человек – он кто будет по профессии? Я там выражения одного не разобрал в его адрес.

– Могущественный нутрозор, – справился младший.

– По-нашему, рентгенолог, – сказал средний. – Или патологоанатом. Это у Срезневского надо уточнить.

– У нас в семье, – сказал старший, – традиционно велико было уважение к врачам. Чуть ли не богов в них видели. У бабушки был знакомый педиатр, так она, бывало, три раза на дню к нему зайдет спросить, не надо ли ему чего. А отец, так и вовсе без одного-двух ухогорлоносов за стол не садился. Очень уважал это дело. И нам, сыновьям своим, передал эту уважительность.

– Раньше вообще люди были откровеннее, – сказал средний.

– Большое радушие было, – вспомнил старший.

Младший молча расстроился, что ему не довелось застать этого времени.

– Это все прекрасно, – сказал средний, – все мы были в Аркадии, но теперь у нас другие заботы. В мир пришла проза. Художественная. И принесла с собой печаль, именуемую в дальнейшем творческими поисками. Вопрос прежний: что делать с текстом?

– Это как в зоопарке, – сказал младший, глядя на клочковатую груду текстов, набранных за день с миру по нитке. – Захочешь на тигров посмотреть, так все обойдешь. Тут тебе и жирафы, и лемуры, и мужик свирепый с гелиевыми шариками. Пахнет стойлом, и все фотографируются на фоне густых решеток. А тигров отыщешь только на обратной дороге, у самого выхода, когда и сам уже наломаешься, так что ничего не надо, и они накушались и спят хребтом к зрителю.

– Какой в тебе, Саня, пропал действительный член команды Кусто, – оценил средний. – Десять лет с ластоногими. А теперь, коллеги, за вычетом эпических сравнений, чем вы еще способны потрафить обществу?

– Ну, ты тоже, Вась, шерсть не надирай, – внушительно сказал старший. – Кто перед тобой провинился? Наша общая была идея, и все делаем, что можем.