Управляемая демократия. Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий

Антонио Грамши в «Тюремных тетрадях» писал про партии, которые были созданы в одну эпоху, а затем сталкиваются с проблемами другой. Если партия не может найти ответов на новые вопросы и организоваться в соответствии с новыми задачами, она «мумифицируется». Партийная бюрократия превращается в «сплоченную солидарную группу, которая существует сама по себе и чувствует себя независимой от партийной массы, а сама партия в конце концов станет анахронизмом и в периоды острого кризиса потеряет свое содержание и уподобится пустой оболочке»[235]. Однако такая мумифицированная организация может существовать годами и даже сохранять массовую поддержку до тех пор, пока не наступит «момент истины». Российская КПРФ, не имея ни политики, ни стратегии, оставалась крупнейшей партией в стране просто потому, что общество не могло породить ей альтернативу, а власть готова была терпеть ее в качестве «внутрисистемной оппозиции».

«Давайте посмотрим на себя самокритично, — призывал один из представителей думских левых. — Сегодня мы радеем о судьбах нации в приличном зале, в благоприятных условиях. Оппозиция вовсе не страдает, ни тюрьма, ни полицейские преследования ей не угрожают». В то время как для большинства жителей страны положение становится невыносимым, «лидеры оппозиции вполне удовлетворены тем состоянием, в котором они находятся»[236].

Парламентский кретинизм КПРФ вызывал все большее раздражение в обществе. «Разрыв между радикализирующимися массами, требующими немедленного улучшения своего положения, и умеренными и безрезультативными действиями руководства КПРФ предопределяет глубокий кризис левой оппозиции, — писала газета “Век”. — Пока протест населения носил пассивный характер, увлечение КПРФ парламентаризмом выглядело вполне оправданным. Но сейчас ситуация в стране резко меняется. Забастовочное движение находится на подъеме, его требования радикализируются. В чем же причина продолжения КПРФ соглашательской линии?» Страх перед роспуском Государственной думы парализовал политическую волю лидеров партии, которые по всем серьезным вопросам соглашались с правительством. Это предопределило падение популярности партии и, как следствие этого, еще больший страх перед досрочными выборами. «Правда состоит в том, — продолжает “Век”, — что партаппаратчики уже давно не являются корпорацией профессиональных революционеров. Они боятся массовых движений протеста в не меньшей степени, чем представители нынешней властвующей элиты. В восприятии современных вождей КПРФ, как и их предшественников из КПСС, “колонны трудящихся” могут играть только одну роль — фоновой массовки перед начальственными трибунами. Во всех остальных случаях эти колонны становятся ненужными»[237].

ПАДЕНИЕ «РОЗОВОГО ПРЕМЬЕРА»

Элита, сформировавшаяся за годы правления Ельцина, чувствовала себя неуютно. С каждым новым успехом правительства рос страх. В Кремле прекрасно понимали, что дальше так продолжаться не может. Двоевластие должно было закончиться. Правительство левого центра сделало свое дело, ему пора уходить.

Именно в этот момент на политической сцене вновь появился Черномырдин. Формально — в роли специального представителя президента Ельцина по Югославии. Зачем вообще нужен такой представитель, было на первых порах не вполне понятно. Все Министерство иностранных дел занималось в эти дни почти исключительно Балканским кризисом. Министр иностранных дел Игорь Иванов и сам премьер Примаков были опытными дипломатами, прекрасно владевшими ситуацией. Напротив, Черномырдин никогда Балканами не занимался, дипломатического опыта не имел — даже в годы премьерства он мало интересовался внешней политикой, которая находилась в ведении команды президента. К тому же Черномырдин имел в России прочную репутацию человека, который непременно проваливает любое дело, за которое берется. Правда... не без выгоды для себя.

Циничные московские наблюдатели расценили назначение Черномырдина как попытку Кремля саботировать работу Министерства иностранных дел и сорвать посреднические усилия России (подыграв Вашингтону). Однако при ближайшем рассмотрении обнаружилось, что перед Черномырдиным стояли и другие задачи.

По мере того как выяснялась несостоятельность американской стратегии на Балканах, руководство США объективно все более нуждалось в помощи России, чтобы выбраться из неприятностей, которые само для себя создало. Тут был нужен Черномырдин, в отличие от Примакова и Иванова, человек вполне лояльный к интересам США. Однако у Ельцина были и собственные интересы.

К весне 1999 г. Черномырдин был единственно приемлемым для Запада и окружения Ельцина кандидатом на пост нового президента России. Проблема в том, что он оказался абсолютно неприемлем для населения собственной страны. Его возвращение во власть было бы возможно лишь в случае, если будут резко изменены правила игры. Демократическими процедурами такого постичь нельзя. Но если демократическими формальностями на некоторое время все равно предстояло пожертвовать, то Черномырдин уже не мог считаться идеальным лидером — нужен был кто-то более жесткий и сильный. Кремль находился в поисках.

12 мая, точно в соответствии с опубликованными в прессе прогнозами, правительство Примакова было отправлено в отставку. Думе предлагают утвердить новую кандидатуру — министра внутренних дел и главного полицейского страны Сергея Степашина. Черномырдин остается в резерве, а депутатам напоминают, что, если они три раза подряд проголосуют против, правительство все равно будет назначено, зато Думу разгонят. Оппозиция сначала обещала уличные протесты, а затем стала обсуждать заведомо непроходной импичмент. Впрочем, понять депутатов можно: они боялись не только разгона Думы, но запрета оппозиционных партий и такого изменения избирательного закона, чтобы никто из опасных противников Кремля в новый парламент не прошел. Ельцинская конституция позволяет сделать это вполне законно. Фактически она предоставляет президенту право раз в два года совершать государственный переворот. Планы эти обсуждались в печати вполне открыто и сочувственно.

Черномырдину действительно было что обсуждать в Вашингтоне. Американской администрации пришлось выпутываться из Балканского кризиса. Кремль мог надавить на Белград, сделать его сговорчивее. А Черномырдину и Ельцину нужны были гарантии Запада при решении собственных проблем. Прогнозировались массовые волнения, и даже восстания, депутаты могли отказаться разойтись, и речь шла о применении силы. Необходимо было, чтобы демократический мир все это одобрил, поддержал и оказал, по возможности, материальную помощь.

Семь с половиной месяцев правления Примакова подошли к концу. В течение этого времени Россия в первый раз получила правительство, которое без большой натяжки можно назвать «розовым» или социал-демократическим. Причем не в духе «третьего пути», изобретенного в Европе конца 1990-х гг. Тони Блэром и Герхардом Шредером, а вполне в традиционном смысле. Люди из окружения Примакова и Маслюкова прямо говорили про «двоевластие» в стране. Но это двоевластие не имело ничего общего с двоевластием времен революции, когда одна власть опиралась на бюрократический аппарат, а другая на народное движение. В 1992—1993 гг. Верховный Совет, пусть непоследовательно и трусливо, но все же пытался опереться на массы в борьбе за власть. В 1998—1999 гг. обе конкурирующие силы вели чисто бюрократическую игру. Легко догадаться, что на этом поле у Кремля было огромное преимущество.