Самая хитрая рыба - Елена Михалкова

– Что вы! Он только с виду тираннозавр, а в действительности мухи не обидит!

Ее улыбка стала шире.

– Он бы всех убил, если бы с вами что-то случилось. Всех, кто был бы к этому причастен.

– Да вы очумели, – пробормотал ошарашенный Бабкин. – Чего несете-то?

Они обернулись к нему. Синие и серые глаза уставились на него, и у Сергея мороз пробежал по коже. «Счастье-то какое, что она вышла за своего безобидного Дидовца! Не дай бог, встретились бы с Илюшиным – и настал бы апокалипсис! Нарожали бы четырех всадников, прямо сразу с конями».

Про всадников ему рассказывала Маша.

– Идите к черту стройными рядами, – пробормотал он и выскочил из дома как ошпаренный.

На улице призрак противоестественного союза Илюшина и этой прелестной тихой женщины, способной без раздумий всадить любому из них в череп гвоздь из монтажного пистолета, немного потускнел.

«Нервишки пошаливают», – сказал себе Бабкин. Поднял с земли крошечное, будто кукольное яблоко, хотел откусить, но передумал.

20

На обратном пути всегда разговорчивый Илюшин отчего-то надолго притих. Сергей решил, что он обдумывает то, что они услышали от Дидовца, но когда въехали в город, Макар обернулся к нему. На лице его было написано нескрываемое любопытство.

– Серега, объясни мне! Что значило твое выражение «положат, как морских свинок»? Ты видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь осознанно убивал морских свинок?

– Отстань, – рыкнул Бабкин.

Минуты две Илюшин хранил молчание.

– Может быть, это ты убивал морских свинок? – осведомился он.

– Умолкни!

– Не скрывай от меня ничего. Я все пойму. Они ведь противные зверьки, если подумать…

– Это ты противный зверек, – не выдержал Бабкин, – а морские свинки просто тупые и милые! Они свистят под холодильником, когда просят есть…

В машине вновь стало тихо. Минут через пять Сергей осторожно решил, что Макар заткнулся окончательно. Они припарковались возле гостиницы, вышли, и Бабкин, потягиваясь после дороги, заметил, что напарник смотрит на него умиленно.

Сергей заскрипел зубами.

– Что? Ну, что опять?!

– Тупые и милые, – с нежностью сказал Илюшин. – Свистят под холодильником! Теперь я знаю, отчего тебя Маша полюбила.

1

Сегодня первый день моей смерти.

Говорят, без еды человек может протянуть около месяца. А без воды – не больше трех суток.

Прошло около десяти часов с тех пор, как я оказалась здесь, в кромешной тьме, за запертой дверью. Ее не открыть. Я пыталась.

Мансуровы уехали на неделю. Ни один человек не выдержит неделю в заточении.

А значит, сегодня первый день моей смерти.

Обидно, до чего глупо все получилось. Мне казалось, что меня убьет пуля. Дело в том, что вчера вечером я догадалась наконец тщательнее осмотреть выдвижные ящики стола в кабинете Мансурова и обнаружила в нижнем двойное дно. В тайнике оказался револьвер, а может быть, пистолет… Я не разбираюсь в огнестрельном оружии. Вместо того чтобы осваивать лицевые и изнаночные петли, нужно было посещать тир. Теперь, после всего пережитого, я совершенно уверена, что один меткий выстрел может принести вам куда больше пользы, чем искусно связанный свитер.

Так вот, десять часов назад…

Ох, как стыдно вспоминать об этом.

Я презрела всякую осторожность. Причиной были дыни.

О, как они пахли! Рано утром Мансуров привез с рынка около дюжины маленьких плодов. Я наблюдала сверху, как он выгружает их из багажника: желтовато-зеленые шары с сухими хвостиками. Мне показалось, даже до моей комнаты доносится их медовый аромат.

Я закрыла глаза. Я превратилась в пчелу, стремящуюся к цветку со сладчайшим нектаром. Дыни пели, дыни звали меня, точно сирены – моряка. Я готова была отдать за одну-единственную дольку все шубы и пальто и спать в шкафу на голой фанере. Мне вдруг подумалось, что за все свои мытарства я достойна награды. Что я могу позволить себе целую дыню.

И вот полюбуйтесь, к чему приводит потакание слабостям.

Час спустя Мансуров с Наташей вышли в сад. Они собирали игрушки Лизы. Тут-то бы мне и насторожиться! Но я, как зачарованный суслик, которому отшибло разум, побежала на кухню, чтобы схватить свой приз…

И тут хлопнула входная дверь.

Мансуров вернулся другим путем и отрезал мне путь наверх.

Совсем рядом раздался Наташин голос.

Я заметалась. Дыня выскользнула из рук и покатилась по полу. Выскочив в коридор, я кинулась со всех ног к детской, надеясь, что ребенка там нет, – но не успела. Шаги Мансурова уже звучали за углом. Я нырнула в первую попавшуюся комнату.

Это оказалась гардеробная. Неудачный выбор! Здесь вся их одежда, за исключением той, что хранится наверху, в моем шкафу.

Но меня хотя бы не заметили.

Я поздравила себя со спасением, а в следующую секунду услышала приглушенный голос Мансурова:

– Наташа, возьми и мою…

Я успела забиться в дальний угол и съежиться за нагромождением коробок, а затем дверь распахнулась. Зашуршала одежда, совсем рядом Наташа громко спросила:

– Тебе синюю или красную?

Мимо пробежала Лиза. Мансуров крикнул, что над фруктами уже вьется мошкара, надо выкинуть.

– Зачем же привез?

– По дешевке отдавали…

– Пожадничал, значит, – шутливо сказала Наташа.

– Придержи язык!

От его резкого ответа вздрогнула даже я. Мансуров, похоже, и сам понял, что был груб: он подошел и попросил прощения.

– Все в порядке, милый. – Наташа говорила спокойно, но мне вдруг стало не по себе – и не потому, что эти двое стояли в двух метрах от меня. – Держи куртку. Лиза, где твои сапожки?

Они ходили, они собирались, они упаковывали вещи. И все это – на первом этаже! Если исчезал Мансуров, поблизости суетилась Наташа. Знай я, что меня ждет, я бы выскочила прямо на нее. Но я до того перепугалась, что сидела в оцепенении, как заяц в норе, пока вокруг хозяйничают лисы.

– А нормальные сапоги-то Лизкины в кладовке, – громко сказал Мансуров. – Подожди, принесу… Они еще и не распакованы, наверное…

Мне стало совершенно ясно, что сейчас произойдет. Как будто показали финал фильма, безрадостно заканчивающегося для героини. Главной? О, зрители даже не заметят ее гибели. Мансуров, тяжело ступая, зашел в гардеробную. В нос мне ударил запах пота и мужского парфюма.

– Папа, я сама! – Девочка влетела в комнатушку, встала перед отцом.