Любовник ее высочества - Хейвуд Смит

Больше десяти лет Энни неотступно мечтала заполнить мучительный пробел в своем прошлом. Теперь сестра Жанна помогла ей, но это не принесло успокоения, зато раскрыло глаза на вероломство, алчность, подтасовку событий и обман, доставшиеся ей в наследство.

Стук в дверь усилился, и послышался голос матушки Бернар:

– Сестра Жанна! Ради спасения души, сейчас же впусти меня!

Видя, что обнаженная женщина и не думает пошевелиться, Энни закричала:

– Сестра Жанна сошла с ума! Она заперла дверь и сняла с себя всю одежду! Она меня не выпускает!

Аббатиса вместе с отцом Жюлем продолжали колотить в дверь и требовать открыть ее. Монахиня выпрямилась, встала и начала неторопливо собирать свою разбросанную одежду. Аккуратно сложив ее и перекинув через руку, она громко, чтобы было слышно за дверью, спросила:

– Ну, и как вы накажете меня на этот раз, матушка? – Она закатила глаза. – Вы что, и вправду думаете, что меня волнует, что вы со мной сделаете? Моя душа и так уже проклята на вечные времена. – Она насмешливым взглядом обвела комнату. – Я начала свою дорогу в ад двенадцать лет назад. Что бы вы ни сделали, это ничего не улучшит. И не ухудшит.

Пинком отшвырнув кресло, она шагнула к двери, отодвинула засов и устремила взгляд, полный удовлетворения, на Энни.

– Наша маленькая беседа тет-а-тет доставила мне большое удовольствие. – Она распахнула дверь и предстала, наглая и неустрашимая в своей наготе, перед матерью-настоятельницей и потрясенным священником.

Отец Жюль отвернулся лицом к стене.

– Боже милосердный! Женщина, у тебя вообще есть стыд?

Матушка Бернар оказалась более прагматичной. Она вырвала из рук сестры Жанны сложенную одежду.

– Мне следовало знать, что может случиться нечто подобное! – Аббатиса встряхнула в руках порванное платье, задом наперед накинула его на плечи сестры Жанны и обратила свой гнев на священника: – Я говорила вам, что она стала беспокойной. Мы должны были отправить ее обратно в дом призрения еще несколько месяцев тому назад.

Ставшая послушной, сестра Жанна безучастно уставилась куда-то в пространство. Но, когда матушка Бернар уводила ее в прихожую, она кинула победный взгляд на священника:

– Я ей все рассказала, Жюль. Она теперь знает, и кто вы такой, и что вы с ней сделали.

Черты лица отца Жюля исказились. Он бросился в кабинет.

– С тобой все в порядке? Она не обидела тебя?

Энни отпрянула от него.

– Так, значит, все, что она сказала, – правда. Я это вижу по вашему лицу. – Выражение муки в его глазах лишь подтвердило то, что она теперь уже знала.

Он стал совершенно спокоен:

– Я хотел тебе рассказать, но тебе было безопаснее не знать ничего. Лгать все эти годы было самым трудным, что мне доводилось делать в жизни. Но я бы вновь сделал это, даже зная, что ты возненавидишь меня, ради твоего спасения.

Его глаза молили ее о понимании, но Энни все еще была под впечатлением обжигающего ужаса от того, что она только что узнала. Подобно раскаленной добела кочерге, которую Филипп погружал в рану на ее груди, чтобы очистить ее, правда пронзила ее сердце, навсегда оставив там шрам. Сейчас пока она только потрясена, но скоро придет боль. Перед этим ей надо узнать все до конца.

– Но зачем? Зачем вы соединили меня с семьей, убившей моих родителей, убившей вашего родного брата?

Он бессильно опустился в стоявшее поблизости кресло.

– А что еще я мог сделать? Когда я узнал, что Харкурту стало известно, что ты жива, я был твердо уверен, что отыскать тебя здесь – для него лишь вопрос времени. Он бы пошел к Мазарини, а кардиналу не составило бы труда выяснить, где ты находишься. Мне нужно было что-то делать, чтобы обеспечить твою безопасность, и притом не теряя ни минуты.

Он встал и принялся расхаживать по комнате.

– Мне казалось, единственная надежда – это выдать тебя замуж. Соединив два рода, мы давали Харкурту удовлетворение от того, что и титул, и состояние наконец-то перейдут к его потомству – бесспорно и законно. – Он остановился посреди комнаты. – Отец Филиппа – злой человек, очень хитрый. Найти и устранить тебя обошлось бы ему недешево, да и было связано с некоторым риском. Поэтому он охотно согласился на брак.

– А Филипп? – Одно упоминание его имени вызвало острый приступ боли. – Он знал, кто я и что его отец сделал с моими родителями? – Ее голос стал настойчивее. – Скажите правду!

Отец Жюль с безграничным состраданием смотрел на нее.

– Я не знаю всей правды. Я был бы счастлив, если бы мог сказать тебе, что он не знал ничего, но, по-моему, лжи и так уже было предостаточно. Я не хочу взваливать еще один груз себе на душу. – Он глубоко вздохнул. – Может быть, он ничего и не знает. А может быть, наоборот, знал все с самого начала.

В ее душе все омертвело.

– Он знает. Я чувствовала, что какая-то тень стоит между нами. Я видела это в его глазах, и это не давало ему покоя. – Она резко продолжала: – Сестра Жанна говорит, что Филипп, когда был здесь в последний раз, спал с ней. Это тоже правда?

Отец Жюль отшатнулся.

– Что за нелепость! Матушка Бернар наблюдала за ним с той минуты, как он появился в монастыре. Она никогда бы не допустила ничего подобного…

– Никогда не говорите «никогда», отец. Вы сами учили меня этому. И вы также учили меня, что любой человек способен на что угодно, попав в определенные обстоятельства. – В комнате вдруг стало душно.

– Филипп не такой, как его отец. Иначе я никогда бы не подумал о вашем союзе. У него, как и у тебя, особо не было выбора. Это его отец дал согласие на брак и добился королевского одобрения. – Он протянул к ней руку. – Дай ему шанс. Матушка Бернар утверждает, что ты любишь своего мужа, а он любит тебя. В браке это редкое счастье, благословение божие. Держись за это. Не позволяй прошлому разрушить твое счастье.

Она обернулась, холодная, как лед, разъяренная до глубины души.

– Филипп не любит меня, а только использует, чтобы добраться до драгоценностей. – Она горько усмехнулась. – Но все это обратилось против него. Ведь никаких драгоценностей-то и нет. – Вот она – ирония судьбы.

Ее дядя покачал головой.

– Нет, они есть.

– Что?!

– Они есть и все время были с тобой. Драгоценности рода Корбей спрятаны в потайном отделении того сундучка, в котором хранятся книги твоего отца. Я надеялся, что ты их найдешь, когда прочитаешь мою записку. Ты не поняла, что это было зашифрованное сообщение?

– Нет, – призналась Энни.

Он пристально оглядел комнату. Спокойствие, подобающее его сану, заметно уменьшилось.

– Твой сундучок все еще у тебя?

Энни ушла в себя, полная боли, но последние слова отца Жюля пробудили ее.