Сводные - Жасмин Майер

— Ты не успеешь, Гронский. Я тебя заткну раньше.

Пять минут прошли. На пороге появляется Лука.

При виде него Маяк бледнеет.

— Не заткнешь, Маяк. Я не один все о тебе знаю. Так что советую сделать так, как я скажу. Посмеешь мне или моей семьей еще раз угрожать, и я тот час расскажу капитану Морозову о двойной жизни нашего уважаемого будущего раввина. Не разбивай сердце мамочке, Маяк.

— Все в порядке, Абрам? — выныривает из синагоги тот самый паренек и при виде нас с Лукой аж светится. — О, ты сам решил провести экскурсию нашим гостям из Израиля! Как здорово!

Маяк улыбается нервной кривой улыбкой. Но весь он будто сдулся. Плечи опали, брови застыли на лице в удивлении.

Я прекрасно знаю, что он чувствует сейчас. На том поле, на фоне залитого пожаром горизонта, когда он все построил так, чтобы сдать меня с потрохами Платону, я сполна ощутил эти яд и горечь поражения.

— Иди обратно, Хаим, — растеряно отвечает Маяк. — Я сам. Да. Я сам проведу наших гостей до выхода.

До калитки в воротах мы втроем идем молча.

Маяк замирает по ту сторону порога, пропуская нас с Лукой вперед. Любовно ведет пальцами по облупившейся краске на металлической калитке и кивает, словно все это время вел разговор с сам собой.

— А знаешь, я рад, что твоя взяла, Костя. Ты всегда был лучше многих других, и я рад, что хотя бы теперь ты стал по-настоящему ценить жизнь. Шаббат шалом. И убирайтесь вы двое, чтобы я вас больше никогда не видел.

Он закрывает калитку, а мы обходим синагогу. До центра с игровыми автоматами идем с Лукой быстро. Пальто нифига не греют. Лука непривычно погружен в свои мысли.

В темном помещении, где ярко мигают только неоновые лампы, нахожу кривозубого паренька, которому возвращаю наше снаряжение. Он, не отрывая взгляда от мигающего экрана, напяливает на себя обратно кипу и то самое «полотенце» с плеч Луки.

— Ты бы его хоть постирал, что ли, — замечает Лука. — Воняет жуть.

Но паренек с пейсами слишком занят азартной игрой на экране автомата. Судя по очкам на мониторе, он уже проиграл почти всю сумму, которую я ему предложил за одолженные костюмы.

Выходим на улицу как раз вовремя. Звонит мама.

— Алло, Костя? Послушай, я понимаю, что ты очень занят каждый вечер, у тебя девушка и все такое, но так продолжаться дальше не может. Мы сколько времени не виделись уже?

— Долго, — соглашаюсь. — Давай я приду сегодня к вам?

— К нам не надо. Сегодня мы идем в ресторан. Давай мы заранее встретимся у «Атриума»? Выберу тебе что-нибудь новое, красиво. Сходим все вместе?

— Отмечать что-то будете, мам? — осторожно спрашиваю.

— У нас с Платоном первая годовщина. Скромная, конечно. Просто карантин сняли же, наконец, хочется порадоваться.

— Юля будет?

— Думаю, да. Правда, Платон пока не может до нее дозвониться, но у нее же лекции постоянно. Наберем ее позже.

— Хорошо, мам. Встретимся у «Атриума».

Откладываю телефон и с подозрением кошусь на Луку. Тот подбирает камешки с мерзлой земли и методично кидает в Неву.

— Что такое? — спрашиваю.

— Да ничего! — еще один бросок. Злой. Сильный.

— Хватит ломаться и говори уже.

— А что я сказать могу, Кость? У тебя все хорошо! Смотри, как выкрутился! Сейчас даже домой вернешься, и мать тебе рада. А я никому не нужен, черт возьми! Искал меня кто, пока я по твоему Воронежу таскался? А вот и нет! Уехал Лука и черт с ним!

— Не вздумай после этого больше возвращаться к Маяку, Лука!

— А куда мне идти, Кость? Я же ни на что не гожусь.

— Поживи у меня. А там и работу тебе найдем.

Замирает с поднятой рукой.

— Ты серьезно? Пустишь?

— А чего не пустить? Ты только знаешь, что сначала сделай?

— Что? — пугается Лука. — Денег у меня нет.

— Не нужны мне твои деньги. Как тебя зовут, скажи? Я ж даже не знаю. Лука и Лука, но это ведь кличка, которую тебе Маяк дал.

— А, — сбитый с толку Лука топчется на месте. — Так я это… Игорь Лукьянюк. Вот и Лука.

— Игорь? — меня пробирает смехом. — Игорь?

— Да нормальное имя, ну что ты начинаешь!

— Столько лет дружим, а ты вдруг Игорь. Нет, знаешь, ничего у нас не выйдет, Игорек.

Лука срывает с моей головы шапку и делает вид, что швыряет ее в реку. А потом вдруг каменеет и от удивления у него даже рот приоткрывается.

Слежу за его взглядом и вижу, как далеко вдали вспыхивает золотой купол Исаакиевского от случайно выглянувшего из-за тяжелых свинцовых туч солнечного луча.

Лука снимает шляпу и трижды осеняет себя крестом.

— Тебе осталось только в мечеть сегодня сходить для полного комплекта, — замечаю.

Лука прыскает, а потом принимает серьезный вид.

— Дурак ты, Костя. Я, может, уже и не мечтал о том, что новая жизнь у меня начнется, а ты... Кстати, правда, что ты Морозову ничего про Маяка не расскажешь?

Опираюсь локтями на мраморный парапет набережной и смотрю, как затухает огненно-золотое свечение.

— Дурак я что ли, палиться перед капитаном? А если скоро капитану Морозову придет анонимное письмо из Воронежа с важными сведениями, то причем здесь я, верно?

(1) Кэн (иврит) - да.

(2) Иерусалим, Иерусалим! (иврит) Шаббат шалом - традиционное приветствие наступление субботы.

Что я скажу работникам центра? Как вот так с порога вывалить на них все свои проблемы?

У меня язык не поворачивается назвать саму себя «беременной», я не смогу! Да я сама до сих пор не могу поверить в это. Даже несмотря на живот!

В очередной раз, перемалывая в голове одни и те же мысли, разворачиваюсь на перекрестке и иду обратно, мимо высокого забора с металлическими пиками, за которыми скрывается здание центра. Я не могу уйти, но и зайти не решаюсь.

Я в Москве, одна и никто не знает, что я здесь. Отчаянная решимость истончается, а я впервые понимаю, как далеко зашла. Если что-то случится, меня никто не найдет.

Голод и эмоции иссушают разум. Я просто хожу по тротуару туда и обратно, бездумно, машинально, как сумасшедшая, не в силах решиться ни на что, изматывая себя сомнениями и пустыми размышлениями.

А потом из дверей центра выходит женщина.

Я тут же пытаюсь убежать, но для начала отхожу в сторону и делаю вид, что я тут случайно. Слава богу, она на меня не обращает никакого внимания. А я даже возвращаюсь ближе, заинтересованная ее действиями. Ведь с желтой лейкой в руках женщина принимается ковырять мерзлую землю в каменных клумбах возле входа.