Новая весна - Роберт Джордан

* * *

Морейн никак не могла понять упрямства этого Лана Мандрагорана, хотя Суан и утверждала, что, коли дело касается мужчин, слово «упрямство» совершенно излишне, мужчины и упрямство – это одно и то же. Морейн добивалась одного – чтобы он выказал хоть какое-то раскаяние за то, что кинул ее в воду. Ну, еще и извинился. Смиренным образом. И проникся должной почтительностью к Айз Седай. Но тот ни разу так и не проявил ни малейшего грана сожаления! Он являл собой воплощенное ледяное высокомерие, до мозга костей, до кончиков ногтей! Его откровенное неверие в ее право носить шаль было столь неприкрыто, что с тем же успехом он мог заявить об этом вслух. Какая-то ее часть восхищалась его силой духа, но только часть. Нет, она просто обязана должным образом приструнить его. Вовсе не требуется приручать его – полностью послушный мужчина не нужен никому, даже самому себе, – но необходима уверенность, что он осознал свои ошибки целиком и полностью.

Дни Морейн отдала ему на откуп, чтобы он имел время поразмыслить, а сама придумывала, какую веселенькую ночку устроить ему на сей раз. Муравьи стали для нее громадным разочарованием. Помимо прочих Голубая Айя владела секретным приемом, которым можно отогнать насекомых или заставить их собраться в одном месте и разом укусить или ужалить. Вот к нему-то Морейн и прибегла, хотя о подобном его применении никогда не упоминалось. Однако венцом своих замыслов, чем и гордилась, Морейн считала волдырник, от которого Лан даже чуточку подскочил, продемонстрировав, что он – все-таки человек из плоти и кожи. А то она уже начала в этом сомневаться.

Как ни странно, но Морейн не слышала, чтобы кто-то из двух других мужчин сказал ему хоть одно сочувственное слово, хотя они не могли не знать, что она делает. Если Лан не говорил вслух о своих мучениях ей, что и само по себе чудно, то наверняка пожаловался о них своим друзьям; а для чего еще тогда существуют друзья? Но и в иных отношениях эта троица вела себя поразительно сдержанно. Даже в Кайриэне люди не преминули бы разговориться о себе, пускай и сказали бы немного, и Морейн учили, что жители Пограничных Земель сторонятся Игры Домов, однако и Лан, и Рин, и Букама почти ничего о себе не раскрыли, даже после того, как Морейн, с целью развязать языки, поведала несколько случаев из своих детских и юношеских лет в Кайриэне и в Башне. Хорошо хоть Рин смеялся, если история была забавной, – когда он понимал, что нужно рассмеяться, он смеялся, – но Лан с Букамой и впрямь имели смущенный вид. По крайней мере, именно такие чувства, по ее мнению, оба проявили; умению сохранять непроницаемое выражение лица они способны и Айз Седай поучить. Они признались, что до встречи с нею им доводилось встречаться с сестрами, но когда Морейн вознамерилась аккуратно и легонько прощупать, где и когда это было...

– Где только Айз Седай не встречаются, точно и не упомнишь, – ответил ей Лан однажды вечером, когда они ехали впереди своих удлинившихся теней. – Лучше бы нам остановиться вон у тех ферм. Может, удастся договориться о ночлеге на чьем-нибудь сеновале. Скоро совсем стемнеет, и вряд ли до сумерек нам еще какое-то жилье попадется.

Как это типично. У этой троицы Айз Седай могли бы к тому же уроки брать, как давать уклончивые ответы и задавать уводящие в сторону вопросы.

Что хуже всего, у Морейн по-прежнему не имелось ни малейшей зацепки, чтобы понять, есть ли среди них Приспешники Темного. Разумеется, у нее нет никакого реального основания полагать, будто кто-то из встреченных в Канлууме сестер принадлежит к Черной Айя. А если нет, то визит Рина в «Небесные врата» объясняется, вероятно, какой-то совершенно невинной причиной, однако осторожность заставила Морейн продолжать расспросы. Она по-прежнему выставляла на ночь возле каждого своего спутника малого стража. Пока она не будет совершенно уверена, Морейн не может позволить себе верить никому, за исключением одной Суан. А уж другим Айз Седай и любым мужчинам, которые могут быть замешаны в это дело, – и подавно.

В двух днях пути до Чачина, в деревне под названием Равинда, Морейн, наконец, обнаружила Авинэ Сахира – заговорив с первой же встреченной там женщиной. Равинда оказалась процветающей деревней, хотя и заметно уступала по размерам Манале; обширная луговина с утоптанной землей служила рыночной площадью, где местный люд из окрестных деревушек обменивал урожай и продукты ремесленного труда и покупал товары у торговцев. Когда этим утром Морейн и ее молчаливые спутники прибыли в Маналу, народ окружал два фургона разъездных торговцев, с высокими парусиновыми бортами, увешанными кастрюлями и сковородками. Оба торговца зло косились на конкурента, несмотря на то что покупатели громко требовали товар именно у него. В Равинде также сыскалась и строящаяся гостиница, причем второй этаж здания уже был достроен – результат того, что госпожа Сахира уже получила свою награду. Гостиницу она намеревалась назвать «Белой Башней».

– По-вашему, сестры будут возражать? – спросила она, когда Морейн предложила переменить название и нахмуренным взглядом окинула водруженную над фасадной дверью уже готовую вывеску. Судя по масштабу, изображенная на вывеске с помощью резьбы и красок Башня высилась на добрую тысячу футов! Авинэ была пухлой, седовласой женщиной, с ее расшитого кожаного пояса свисал посеребренный, в фут длиной кинжал, и желтая вышивка украшала рукава ее ярко-красной блузы. По-видимому, благодаря вознаграждению Башни, каждый день ее жизни отныне нес на себе печать праздника. В конце концов, госпожа Сахира покачала головой: – Не понимаю, миледи, с чего бы им быть против. Айз Седай, которая в нашем лагере записывала имена, была обходительна и очень мила. – М-да, первая же сестра, которая потрудится открыть свое звание этой женщине, преподаст ей весьма неприятный урок.

Морейн подумала, что неплохо бы припомнить, кто из Принятых записал имя Авинэ Сахира, чтобы при случае отчитать глупую девчонку. Сын Авинэ, Мигел, – ее десятый ребенок! – родился в тридцати милях от Драконовой горы и на неделю раньше, чем Гайтару посетило Предсказание. Такая небрежность при исполнении поручения совершенно нетерпима! Сколь много имен в записной книжке Морейн обернутся младенцами, родившимися совсем не в те определенные десять дней?

Мужчины, покидая Равинду, столь явно радовались тому, что Морейн так быстро завершила в деревне свои дела, что свое затаенное на неизвестную Принятую раздражение она не преминула излить на них. О, разумеется, они ничем не выказывали своих чувств, но она-то слышала, как Рин обмолвился, направляя свою лошадь вслед за кобылой Морейн: «На сей раз, по крайней мере, она скоро управилась». И не очень-то беспокоился, что его слова могут услышать, а Букама, ехавший с ним рядом, мрачно пробурчал что-то, соглашаясь с товарищем. Лан двигался впереди, очевидно избегая Морейн. По правде говоря, она этого не понимала, но его широкая спина, выпрямленная и отчужденная, казалась немым упреком. Морейн уже начала подумывать, чтобы такое приготовить для него на эту ночь. Нечто такое, чего бы и двум другим перепало.

Какое-то время в голову ей не приходило ничего, что превосходило бы уже ею примененные средства. Потом мимо ее лица с жужжанием пролетела оса, и Морейн проследила за ней взглядом, пока та не исчезла между подступавших к дороге деревьев. Оса. Разумеется, она вовсе не желает его убить.