Колыбель на орбите - Артур Кларк
Шрифт:
Интервал:
Именно это произошло сейчас: появился звук, которого я не мог определить, — глухой прерывистый стук, иногда вместе с каким-то царапаньем, словно скребли металлом по металлу.
Я похолодел. Затаив дыхание, попытался на слух определить, откуда идет необычный звук. Приборы на щитке ничего мне не говорили. Стрелки стоят неподвижно, не вспыхивают красные лампочки, обязанные предупреждать о близкой беде… Утешительно, конечно, да не очень. Я давно уже привык в таких случаях доверять своему инстинкту, а он бил тревогу, призывая, пока не поздно, возвращаться на станцию!
Я и теперь не люблю вспоминать последовавшие несколько минут, когда паника могучим приливом затопила мое сознание, снося все плотины, которые логика и рассудок человека противопоставляют тайнам Вселенной. Тут я понял, что схожу с ума — как же еще объяснить происходящее?
Что толку уверять себя, будто пугающий меня звук — каприз механизмов. Как ни далек и оторван я был от людей, вообще от всего вещественного, я был не один. Слух говорил мне, что в безгласной пустыне копошится что-то живое.
На какой-то страшный миг мне почудилось: нечто невидимое, спасаясь от жестокого, беспощадного космического вакуума, пытается проникнуть снаружи в скафандр. И я отчаянно забился в своих доспехах, вертел головой во все стороны, кроме одной, запретной, которая грозила мне слепотой. Конечно же, снаружи ничего не было. И не могло быть, а царапанье настойчиво продолжалось, становясь все громче!
Обычно космонавты не страдают суеверием, уж вы положитесь на мое слово, а не на всякий вздор, который пишут о нас. Но неужели у вас повернется язык упрекнуть меня за то, что я, перебрав все разумные объяснения, вдруг вспомнил, как погиб Берни Саммер — погиб совсем рядом со станцией…
Его сгубил (вечная история) один из тех случаев, которые считают «невозможными». Три неисправности одновременно: отказал регулятор кислородного прибора, так что давление внутри скафандра стало стремительно расти, не сработал предохранительный клапан, наконец, один из швов оказался недостаточно прочным. Миг — и космос ворвался внутрь…
Я не знал Берни лично, но воспоминание о его страшной участи вдруг потрясло меня до глубины души, ибо мне пришла в голову ужасная мысль. О таких вещах обычно избегают говорить, но дело в том, что поврежденный скафандр — слишком драгоценная вещь, чтобы его списывать, пусть даже он убил своего владельца. Его чинят, снабжают новым номером — и вручают другому космонавту.
Что происходит с душой человека, погибшего среди звезд, вдали от родного мира? Быть может, это ты, Берни, цепляешься за последний предмет, который связывает тебя с твоей далекой утраченной родиной?
Мне уже казалось, что царапанье и шорох доносятся со всех сторон, чудились всякие ужасы. Оставалась последняя надежда. Чтоб не сойти с ума, надо убедиться, что скафандр не принадлежал до меня Берни, что облекающий меня металлический кожух не был ничьим гробом.
Не сразу сумел я нажать нужные кнопки и настроить передатчик на аварийную волну.
— Станция? — простонал я. — Неисправность! Проверьте, кому раньше принадлежал скафандр, и…
Я не закончил фразу; говорят, микрофон не выдержал моего вопля. Но какой человек, наглухо запертый в космическом скафандре, не завопил бы, вдруг почувствовав на шее мягкое прикосновение?
Видимо, я рванулся вперед и, несмотря на предохранительные щитки, ударился головой о край приборной доски. Когда меня через несколько минут подобрал спасательный отряд, я все еще был без сознания, а на лбу у меня горела багровая ссадина.
Вот почему я последним из всех сотрудников релейной космосети узнал, что же произошло. Очнувшись час спустя, я увидел, что весь наш медицинский персонал в сборе, но врачам явно было не до меня. Они слишком увлеклись тремя очаровательными котятами, которых наш Томми (и кто это ухитрился дать кошке мужское имя?) произвел на свет в укромном месте — в пятом контейнере моего скафандра…
[11]
Прежде чем мы начнем, хотелось бы подчеркнуть одну вещь, которую многие, похоже, забывают. Двадцать первый век наступит не завтра — он начнется годом позже, 1 января 2001 года. Хотя календари после полуночи будут отсчитывать 2000 год, старый век продлится еще двенадцать месяцев. Каждые сто лет нам, астрономам, приходится снова и снова объяснять это, но все напрасно. Стоит в счете веков появиться двум нулям, как уже идет пир горой!
Так вы хотите узнать, какое событие больше всего запомнилось мне за полвека космических исследований… Конечно, уже взяли интервью у фон Брауна? Как он поживает? Приятно слышать; я не видел его после симпозиума в Астрограде в честь его восьмидесятилетия, с тех пор он не прилетал с Луны.
Что говорить, я повидал немало великих событий в истории космонавтики, начиная с запуска первого спутника. В двадцать пять лет я был вычислителем в Капустином Яру, недостаточно важная личность, чтобы присутствовать в контрольном центре, когда шел отсчет последних секунд. Но я слышал старт. Только однажды за всю жизнь я слышал звук, который поразил меня еще сильнее. (Что это было? После скажу.) Как только стало известно, что спутник вышел на орбиту, один из ведущих ученых вызвал свой ЗИЛ, и мы покатили в Волгоград отмечать событие. Сто километров одолели за то же время, за какое спутник совершил первый оборот вокруг Земли, — неплохая скорость! (Кто-то подсчитал, что выпитой на следующий день водки хватило бы для запуска крошки-спутника, который конструировали американцы, но я в этом не уверен.)
Большинство учебников истории утверждает, что именно тогда, 4 октября 1957 года, начался космический век. Я не собираюсь спорить с ними, но, по-моему, самое увлекательное было потом. Что может сравниться по драматизму с тем случаем, когда военные корабли США мчались на выручку Дмитрию Калинину и в последний миг выловили из Южной Атлантики его капсулу? А радиорепортаж Джерри Уингейта, его красочные эпитеты, на которые ни один цензор не посмел покуситься, когда он обогнул Луну и впервые увидел воочию ее обратную сторону! А всего пять лет спустя — телевизионная передача из кабины «Германа Оберта», когда корабль прилунился на плато в Заливе Радуг. Он и сейчас там стоит вечным памятником людям, которых схоронили рядом с ним…
Все это были великие вехи на пути в космос, но вы ошибаетесь, если думаете, что я буду говорить о них. Меня больше всего поразило совсем другое. Я даже не уверен, сумею ли хорошо рассказать, а если и сумею — как вы это подадите? Ведь нового ничего не будет, газеты тогда только об этом и писали. Но большинство из них упустило самую суть, для прессы это была просто выигрышная «человечная» черточка, только и всего.
Было это через двадцать лет после запуска первого спутника, вместе с другими я находился тогда на Луне. Правда, к тому времени я стал уже слишком важной персоной, чтобы заниматься наукой. Прошло больше десятка лет с тех пор, как я составлял программы для электронной машины; теперь моя задача была несколько сложнее — «программировать» людей, ведь я отвечал за проект APEC, готовил первую экспедицию на Марс.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!