Колыбель на орбите - Артур Кларк

Вот тогда-то, уважаемые друзья, я почувствовал, что человек действительно утвердился в космосе.

[1]

Меня зовут Артур Чарльз Кларк, и я был бы только рад, если бы не имел никакого отношения к этой отвратительной истории. Но поскольку дело касается моральных — повторяю, моральных — устоев Соединенных Штатов, мне придется объяснить все по порядку. Только так вы сможете понять, каким образом с помощью покойного доктора Альфреда Кинси[18]я неосмотрительно вызвал лавину, способную погрести под собой большую часть западной цивилизации.

В тысяча девятьсот сорок пятом году, когда я еще служил офицером на радарной станции в Королевских ВВС, мне пришла в голову оригинальная идея, единственная в моей жизни. До сигналов первого спутника оставалось двенадцать лет, но у меня уже возникла мысль о том, что искусственный сателлит — превосходное место для телевизионного передатчика, поскольку станция, находящаяся на высоте в несколько тысяч километров, может вещать на половину земного шара. Я изложил свою идею неделю спустя после Хиросимы, предложив создать сеть спутников-ретрансляторов, обращающихся на орбите высотой в тридцать пять тысяч километров над экватором. На такой высоте на один оборот требуются ровно сутки. Таким образом, спутник постоянно остается над одной и той же точкой Земли.

Статья появилась в октябрьском номере «Беспроводного мира» за сорок пятый год. Я не предполагал, что небесная механика в течение моей жизни может стать источником прибыли, и даже не пытался запатентовать идею. Сомневаюсь, что мне в любом случае удалось бы это сделать, а если ошибаюсь, то предпочитаю об этом не знать. Но я продолжал популяризировать ее в своих книгах. Сегодня идея спутников связи столь распространена, что никто не знает о ее происхождении.

Да, когда ко мне обратились из комиссии палаты представителей по астронавтике и космическим исследованиям, я сделал жалкую попытку объяснить истинное положение дел. Вы можете найти мои свидетельства на тридцать второй странице доклада упомянутой комиссии под названием «Следующие десять лет в космосе». Как вы поймете чуть позже, в моих заключительных словах содержалась ирония, которую я в свое время так и не оценил: «Живя на Дальнем Востоке, я постоянно становлюсь невольным свидетелем борьбы западного мира и СССР за умы миллионов жителей Азии… Когда появится возможность прямых телепередач со спутников, висящих в небе над нашими головами, пропагандистский эффект может стать решающим».

Я до сих пор не отказываюсь от этих слов, хотя о некоторых их аспектах тогда не подумал. Зато, увы, это сделали другие.

Все началось во время одного из тех официальных приемов, которые составляют неотъемлемую часть жизни в восточных столицах. Конечно, на Западе они распространены еще больше, но в Коломбо почти нет других развлечений. Если ты хоть что-то из себя представляешь, то по крайней мере раз в неделю получаешь приглашение на коктейль в посольство или консульство, Британский совет, Американскую военную миссию, Французский альянс или одно из бесчисленных агентств, созданных при ООН.

Мы с напарником чувствовали себя куда больше в своей стихии, пребывая в глубинах Индийского океана, нежели в дипломатических кругах, поэтому сперва никто не обращал на нас внимания. Но после того как Майк организовал тур Дэйва Брубека[19]по Цейлону, нас начали замечать, особенно когда мой приятель женился на одной из самых известных красавиц острова. Так что теперь наше потребление коктейлей и канапе ограничивалось главным образом нежеланием расставаться с удобными саронгами ради таких западных нелепостей, как брюки, смокинги и галстуки.

В тот раз мы впервые оказались в советском посольстве, организовавшем прием для группы русских океанографов, которые только что прибыли в порт. Под неизбежными портретами Ленина и Маркса толпились несколько сотен гостей всех цветов кожи, религий и наречий. Они болтали с друзьями или простодушно поглощали водку и икру. Меня оттеснили от Майка и Элизабет, но я видел их в другом конце зала. Майк исполнял свой коронный номер «Я побывал на стометровой глубине» перед восхищенной публикой, а она насмешливо на него смотрела. Пожалуй, еще больше народу глазело на саму Элизабет.

С тех пор как я лишился барабанной перепонки, ныряя за жемчугом на Большом Барьерном рифе, на подобных мероприятиях мне всегда приходится испытывать немалые неудобства. Шум, царящий на них, примерно на двенадцать децибел превышает тот, что я могу выдержать. Этот недостаток весьма существенен, особенно когда тебя представляют людям, носящим имена вроде Дхармасирварден, Тиссавирасингх, Гунетиллеке или Джаявикрема. Так что в свободное от набегов на буфет время я обычно стараюсь найти островок относительной тишины, где есть шанс расслышать больше половины беседы, участником которой я мог бы оказаться.

Я стоял в акустической тени большой декоративной колонны и рассеянно наблюдал за происходящим в стиле Сомерсета Моэма, когда заметил, что какой-то тип смотрит на меня с таким выражением, будто ему очень хотелось спросить: «Мы с вами не встречались раньше?»

Постараюсь описать его достаточно подробно, поскольку он наверняка может оказаться знакомым многим из вас. Ему было лет тридцать пять. Гладко выбритое лицо, короткая стрижка и манеры завсегдатая Рокфеллер-центра безошибочно выдавали в нем американца. Лишь недавно подобные черты начали успешно имитировать молодые русские дипломаты и технические советники. Ростом он был примерно метр восемьдесят, с проницательными карими глазами и черными волосами, преждевременно поседевшими на висках. Я был полностью уверен в том, что мы никогда прежде не встречались, но лицо его кого-то напоминало. Мне потребовалось несколько дней, чтобы сообразить… помните покойного Джона Гарфилда?[20]Так вот, это был практически вылитый он.

Когда на вечеринке со мной встречается взглядом незнакомец, автоматически включается стандартная процедура. Если этот человек кажется мне достаточно симпатичным, но в данный момент я ни с кем не хочу знакомиться, то применяю Нейтральный Взгляд, не выражая симпатии, но и без явной враждебности. Если же он мне неприятен, то я использую Маневр Глазами, состоящий из долгого недоверчивого взгляда, после которого следует неспешный поворот затылком к смотрящему субъекту. В крайних ситуациях может на несколько миллисекунд включиться Выражение Отвращения. Обычно оно до всех доходит. Но этот тип показался мне интересным, к тому же я начал скучать и потому послал ему Приветливый Кивок.

Через несколько минут он пробрался сквозь толпу ко мне, и я повернул в его сторону здоровое ухо.

— Привет, — сказал этот человек, который и в самом деле оказался американцем. — Меня зовут Джин Хартфорд. Уверен, мы где-то уже встречались.