Как работает музыка - Дэвид Бирн

Высшие идеалы живого исполнения в то время также казались нам неуместными. Стадионные рок-коллективы и мегапопулярные R&B-ансамбли ставили легендарные шоу – невероятные спектакли с пиротехникой и космическими кораблями. Эти шоу находились в световых годах от любой нашей реальности. Они были побегом, фантазией (и чрезвычайно занимательной), но не имели никакого отношения к тому, каково это – быть молодым, энергичным и разочарованным. Музыка этих артистов никак в нас не отзывалась, даже если у них были хорошие песни. Было очевидно, что, если мы хотим услышать музыку, которая говорит непосредственно с нами, мы должны сделать ее сами. Если она больше никому не понравится, что ж, пусть будет так – по крайней мере, у нас будут песни, которые что-то для нас значат.

Между тем в мире искусства в Сохо, всего в нескольких кварталах к западу от Бауэри, доминировали два полюса – концептуализм и минимализм. Все это, как правило, было суховато, но монотонные и вызывающие транс произведения авангардных композиторов, связанных с этой сценой (таких как Филип Гласс и Стив Райх), каким-то образом позаимствовали эту минималистичную эстетику и сделали ее привлекательной, что отразилось и на панк-роке. Нетрудно проследить сходство однотонных композиций Тони Конрада с песнями таких групп, как The Velvet Underground, Neu! и Faust, и далее – с песнями групп типа Suicide. Звук транса также пробился на сцены клубов, причем с увеличенной громкостью и искажением.

Движение поп-арт после 1960-х годов продолжалось, мутируя и становясь все более ироничным по мере удаления от своих истоков. По сравнению с некоторыми мрачными работами концептуалистов и минималистов казалось, что, по крайней мере, эти художники испытывали какое-то удовольствие. Уорхол, Раушенберг, Розенквист, Лихтенштейн и их последователи в своеобразной иронической манере пытались принять окружающий нас мир. Они исходили из того, что поп-культура была водой, в которой мы все плавали. Я думаю, что могу говорить за многих нью-йоркских музыкантов того времени – мы действительно любили поп-культуру и ценили квалифицированное мастерство сочинения песен. Talking Heads сделали каверы на группы 1910 Fruitgum Company и The Troggs, а Патти Смит лихо переработала песню “Gloria”, а также соул-композицию “Land of 1000 Dances”. Наши кавер-версии, конечно же, сильно отличались от тех, которые следовало бы ожидать от кавер-групп, выступающих в барах. От них куда вероятнее было услышать каверы на Fleetwood Mac, Рода Стюарта, Donny & Marie, Heart, ELO или Боба Сигера. Не поймите меня неправильно, у некоторых из этих исполнителей были отличные песни, но они совершенно точно не пели о мире с теми же чувствами, с какими пели о нем мы. Более ранние, более примитивные поп-хиты, которые мы слушали по радио, когда были детьми из пригорода, теперь казались нам неограненными алмазами. Каверы на эти песни связывали наши самые ранние воспоминания о поп-музыке с нынешними амбициями, мы пытались возродить то невинное возбуждение и тот смысл.

Если бы мне предложили показать на диаграмме связь искусства и музыки, я бы сказал, что Ramones и Blondie были группами в жанре поп-арт, в то время как Talking Heads были минималистским или концептуальным искусством с ритмом R&B. Suicide – это минимализм с элементами рокабилли. А Патти Смит и Television были романтическими экспрессионистами порой со слегка сюрреалистическим уклоном. Конечно, на самом деле все не так просто – нельзя просто так приписать ту или иную группу к какому-то движению в искусстве. Единственное, что объединяло все эти группы, – мы все работали в рамках популярной формы, которую любили и от которой в то же время пытались отстраниться. В результате мы все иногда искали вдохновение где-то еще – в других средах, таких как изобразительное искусство, поэзия, художественные перформансы, дрэг-перформансы и цирковые шоу. Все это служило для нас ориентиром. Быть вынужденным смотреть за пределы музыки – это хорошо. Возможно, мы делали это от отчаяния, но это подтолкнуло всех к созданию чего-то нового.

CBGB располагался в опасном районе. СейчасA поблизости есть магазины деликатесов и модные рестораны, но в то времяB Нижний Ист-Сайд и район вокруг Бауэри были в довольно плохом состоянии. Алкаши повсюду. Не было ничего романтичного в эпизоде, когда один из них спустил штаны в супермаркете и испражнился в проходе; это было просто отвратительно и удручающе, как и многое из того, с чем нам приходилось иметь дело. Но арендная плата была низкой: за логово, которое Тина, Крис и я делили на Кристи-стрит, мы платили $150 в месяц, хотя там не было ни туалета, ни душа, ни даже отопления. Как говорится, за что платите, то и получаете.

Зимой иногда было трудно определить по валяющемуся на снегу телу, пьян этот субъект, или под кайфом, или мертв. Наша квартира находилась рядом с районом с самыми дешевыми, самыми грязными проститутками во всем городе. В кварталах на востоке героин продавался почти в открытую на углах, а клиентура кололась в заброшенных зданиях поблизости. Пустые целлофановые пакетики, помеченные логотипами различных брендов, были разбросаны по всему тротуару.

В музыкальном бизнесе понятие «добиться успеха» уж точно не означало «преуспеть в этом мире», стать городской звездой. Мы чувствовали, что «добились успеха», потому что нас хорошо принимали сверстники, но наши родители и другие посторонние легко могли видеть, что мы все еще жили в нищете.

Но выживая и созидая в этом месте, мы становились его частью и даже обретали зачаточное чувство общности. Несмотря на то что по сегодняшним стандартам арендная плата в этом районе была безумно мала, мы трое – основатели Talking Heads – делили лофт, чтобы сэкономить деньги, как и все остальные. Лофт, который снимали участники Blondie, располагался чуть южнее CBGB на Бауэри, а Артуро Вега – «пятый из Ramones» – жил сразу за углом.

Определенный романтизм по отношению к культурной истории этого района все же сохранился в нашем сознании. Сильно вдохновлявшие нас люди – Уильям Берроуз и Аллен Гинзберг – все еще жили на этих же улицах, и мы воображали, что в некотором роде продолжаем их дело. Хотя они не были музыкантами, вдохновляли нас не меньше, чем наша любимая музыка из прошлого. Хотя ни Гинзберга, ни Берроуза нельзя было причислить к «романтикам», они сами, как личности, и их отношение к жизни и искусству создавали в наших глазах мистический образ, придававший нищете некий гламур.

Дешевая аренда позволяет художникам, музыкантам и писателям в годы становления жить без особого дохода. Это дает им время для развития, а творческим сообществам, которые воспитывают и поддерживают таких артистов, дает время для формирования. Все знают, что в результате джентрификации района местные жители и бедствующие творцы обычно выселяются. Но не в каждом районе с дешевой арендной платой возникает своя сцена. Недавно я жил на 30-й улице на Манхэттене, где арендная плата была низкой, но никакого сообщества там никогда не возникало. Одной лишь доступной аренды для этого недостаточно.